Книга Предания о самураях - Джеймс С. Бенневиль

В Дайгёдзи неподалеку от Оямы эти рото собрались для того, чтобы одновременно вступить в город Юки, теперь уже находящийся совсем рядом. Так случилось, что в тот день отребье Юки страдало от жажды, чувствовало большое недовольство жизнью, а также всячески его проявляло в соответствии со своим положением в обществе. Один из новообращенных с какой-то стати вообразил, будто в «Юкии» можно подкрепиться. Этот человек поселил в них решительность. Один из бездельников предположил так: «Таробэ предпочитает пить стоя, но не на голове. У Хэйроку-сан очень крепкая рука». Второй добавил: «А наш Кэндзиро не любит себя чувствовать игральной костью в ящике, встряхиваемом сначала Хэйхатиро-сан». Третий продолжил мысль: «Отсюда начинается вся игра. Быть может, она послужит платой сбора за вход чужака в Юки». Девять мужчин в надвинутых на глаза соломенных шляпах пришли по узкой дороге, служившей шоссе, ведущим к этому крупному городу. «Легкая добыча!» – решили единогласно участники шайки отребья и двинулись наперерез новоприбывшим путникам, рассчитывая их остановить. «Ты думай, что делаешь», – предупредил Икэно Сёдзи, когда один из разбойников попытался столкнуть его с дороги на рисовое поле. «Не маши своим посохом», – отреагировал Казама Хатиро на попытку еще одного из них ударить его по голове. Отребье подняло крик: «Что это за наглецы собрались пройти туда, где их не ждут. Да тут каждый пришлый болван думает, будто город Юки – это вам общественный выгон, где можно найти пропитание на жизнь. Гоните их прочь, или пусть заплатят положенную дань за вход». Так началось состязание с попытками столкнуть с дороги и потолкаться на ней, причем самураи защищались от черни без особого труда. Сукэсигэ попросил: «Будьте с ними понежнее. Не следует брать город с боем, если сражения можно избежать». Он едва произнес эту фразу, как ему и его спутникам навязали серьезную драку. Один из нападавших размахнулся, чтобы ударить Мито-но Катаро, который казался самым тщедушным по комплекции из группы путников. Котаро тут же приложил его прямо промеж глаз. Падая на спину, тот своим посохом ударил Казаму Дзиро по голове. Дзиро не мешкая схватил этого грабителя за шкирку и швырнул его в сырую грязь находящегося рядом рисового поля. Затем в драку вступили остальные представители отребья. Все закончилось совсем скоро. Исход драки определился, и наступил покой. Сукэсигэ и его рото с веселым смехом продолжили свой путь в сторону города. Тем временем к Танабэ поспешал самозваный вестник зла. «Сэнсэй! Сэнсэй! В наш город вторгаются чужаки. Народ в страхе разбегается, карабкается на крыши домов и запирает двери. Помоги нам, сэнсэй! Помоги нам!» Хэйроку высказал свои подозрения: «Что-то у нас не так. Нашим горожанам надо бы помочь, брат». Разобрав увесистые дубины, они продолжили путь, толпа уважительно расступалась перед ними. Перед путниками открылось пространство, и здесь кёдай Танабэ неожиданно увидел своего господина. «Так, – произнес Хэйроку, – складывается фактическое положение дел (тайхен), брат! Нам только остается попросить прощения у нашего господина за все произошедшее». Распростершись лицом на руки, они обратились к Вака-доно: «Молим простить нас за дерзость и непочтение к вашей светлости, проявленные, когда мы входили в Юки. Мы, глупцы, даже не подозревали о пребывании здесь вашей светлости. Мы рассчитывали на то, что вы находитесь в городе Камакуре». Тем временем народ в толпе ждал, когда его противники разойдутся по одному. Среди жителей города поселились удивление и замешательство: «Сильный человек стремится к сильному человеку, а слабак никогда не найдет себе защитника». Совершенно определенно, в данном случае все выглядело совсем по-другому. Хэйрокуро хмуро сказал: «Немедленно повинитесь перед нашим господином, иначе все ждите наказания. Такого неуважительного приветствия терпеть нельзя». – «Ах! Это же их господин! Приносим свои извинения и выражаем свое почтение господину нашего обожаемого сэнсэя»; после этого толпа горожан почтительно начала расходиться по своим домам. В народе пошли разговоры о чудесном открытии того, что банто Дэнкуро оказался самураем, впрочем, как все и подозревали. Теперь Сукэсигэ перестал смеяться и с его лица пропала улыбка, так как он начал обсуждение по поводу предвзятого отношения к О-доно и его трудностей, а также гнусного обвинения, выдвинутого против его сына. «Увы! Следует признать, что дело дрянь, – констатировал Хэйрокуро. – Зато здесь у вас, ваше сиятельство, спокойно и можно легко поддерживать связь с Камакурой. Наш отец готов пойти на все, чтобы открыть глаза О-доно на правду. Только вот нам ничего не остается, кроме как ждать развития событий». Таким образом, в 25 году периода Оэй (1418) Сукэсигэ со своими рото поселился в городе Юки, где ему пришлось ждать, когда снова прозреет его отец, а также когда он избавится от своего предвзятого отношения к сыну.

Прием в городе Юки

Прошли годы, причем годы весьма неблагоприятные для Мицусигэ, отсиживавшегося в Камакуре. Сёгуну Ёсимоти в нашей легенде отводится совсем незначительная роль, но со своим характером этот человек оказал громадное влияние на судьбу Мицусигэ и остальных участников мятежа во главе с Удзинори. Приведем пример из жизни обитателей двора в Киото. На протяжении девятого месяца 27 года периода Оэй (октября 1420 года) наш Дайдзю (Великая тройка = Ёсимоти) необычно крепко занедужил. В наши дни ему прописали бы курс «водных процедур» с пахнущими отвратно солями. В его же времена и в его случае соли не использовали, а призывали духов для лечения подобного подобным. Итак, на пятнадцатый день (22 октября) жрецы Урабэ-но Канэнобу и Синто провели специальную службу во дворце перед специальным алтарем, подобающим образом устроенным и украшенным перед изваянием Семи Будд Якуси Сэйзу. Перед алтарем из сандалового дерева в самой искусной манере расставили жреческую мебель, чаши, цветы диковинной формы, зеркала, флаги и т. п. Курильницы благовоний украсили изображениями птиц, воробьев, черепах и других зверей (за исключением кошек), при этом в них сжигали без ограничений дорогостоящие и редкие ароматические составы. Намечалось помолиться семи Нёраи, а также кугэ и букэ, наряженным в белые хитатарэ (одежды) и выстроенным в длинные коленопреклоненные шеренги, помолиться богам за дарование их господину здоровой головы и печени. Уважительно Канэнобу взывал к Семи Буддам Сингона. Стояла совершенно тихая, безветренная погода, однако флаги развевались и хлопали, как на сильном ветру. К ноздрям поднимался дым; мимолетное благоухание заметили все присутствовавшие люди. Потом Оммиё Хакасэ (профессор астрологии) Садамунэ в обморочном состоянии как-то неловко споткнулся. Его неудачному примеру последовали здесь же Сирохаси Дайнагон Канэнобу Кё, Урамацу Санги Ёсисукэ, Хино Санги Аримацу, Касюдзи Сатюбэн Цунэоки и врач-целитель Мия Ути-но Сёсукэ Котэн. Теперь здесь находятся как минимум три посвященных советника дворца (Санги и Дайнагон), способные уклониться от этого представления сёгуна под предлогом того, что они задыхаются, страдают головокружением и готовы упасть в обморок. Среди букэ и кугэ возникло большое смятение и страх. Лишившихся чувств участников вынесли наружу, а по залу, подвергшемуся очищению Канэнобу, разнесли тонизирующие средства, чтобы побороть проявления зла, как он сказал, поразившие участников моления. После этого никто не осмелился проявить свою слабину. Императорского лекаря Тэняку-но Ками Садамунэ арестовали и подвергли пытке, чтобы избавить его от поразившего недуга. В конечном счете под длительным воздействием такого эффективного средства он признал свои прегрешения. Предсказание (урабэ) получило подтверждение, а нашего лекаря сослали в Сануки. Остальных грешников выявить оказалось проще. С позором их поручили заботам Кампаку Мицунори K°, и на долгое время им запретили появляться при дворе, но все-таки разрешили жить в Киото. Тем временем Канэнобу молился и плясал на протяжении пяти дней; сёгун Ёсимоти воздерживался от крепких напитков; от головной боли удалось избавиться. Велико было милосердие богов!