Книга Билет в одну сторону - Наталья Костина

– Знаешь, Мась, и без двадцать пятого кадра все просто. Если людям круглые сутки вдалбливать в головы одни и те же мысли – они в конце концов будут думать, что так оно и есть. Телевидение очень сильная штука. Уж я-то знаю. Сама когда-то мечтала тележурналистом стать. Но, конечно, это все крайне некрасиво со стороны такой большой державы, как Россия…

– А большие – они такие… – грустно резюмирует Маруська. – Им еще больше хочется стать.

– Много тут всего намешано… как говорится «геополитический интерес»! – важно вставляет и свое лыко в строку соседка.

– И наши маленькие интересы – всем побоку. Что мы хотим спокойно жить, песни петь, детей рожать… к тому же морю в отпуск ездить…

Маруська неожиданно начинает плакать, и мы вдвоем не знаем, как ее утешить.

Аня

– Мурзик, оставайся у меня насовсем, а?

Черт, вот чего-то в этом роде я как раз и боялась.

– Макс, ты же знаешь, три дня – это все, на что я способна. Абсолютный рекорд для закрытых помещений.

– Ты меня больше не любишь?

Оказывается, боялась я совсем не того… Предстояло еще самое тягостное – объяснить, почему так получилось. Но если я даже себе не могу толком ничего растолковать, как же я найду слова для него?

– Макс…

– Извини. Я не хотел, просто само как-то вырвалось. Отвратительно, когда мужик клянчит, да?

– Нет. Ничего… – Я погладила его по щеке. – Отвратительно другое – когда ты стоишь и не знаешь, что ответить. Прости меня. Я… я виновата. Мне надо было еще раньше… понимаешь…

Да, это надо было рвать сразу, когда что-то ушло, сломалось, испарилось… а я тянула, тянула… и вот теперь будет гораздо хуже. И мне, и ему. Особенно ему. Черт, ну почему это так тяжело?!

Я отвернулась и пошла ко входной двери. Босоножки почему-то не надевались – хотя в конце концов я справилась и с ними. Но как было справиться с этими проклятыми слезами, которые стояли у меня в глазах?

– Ну, ты всегда знаешь, где меня найти, если что. Давай я тебя провожу? И посажу на такси. Не хочу, чтобы ты ходила одна в такую темень.

– Нет, не надо.

– Ну тогда хоть до метро? А?

Я стояла спиной к нему и глотала слезы. Это было ужасно больно. Но если ТАК больно было мне, то каково же сейчас ему?!

– Макс, я…

– Не нужно, Мурзик. Не унижай себя. Что ж… все проходит. А может быть, ты просто влюбилась? По-настоящему. Жаль, что это был не я… Зато тебе с ним интереснее. Будет о чем поговорить.

Я в недоумении обернулась: о ком это он?

– Ты что, думаешь?..

– Прости, малыш, но я не слепой. Это тот, что везде ходит за тобой как привязанный, да? Он даже сегодня смотрел на нас из окна, я видел. И потом – он тоже врач, у тебя с ним много общего… И кроме всего прочего – он действительно красив. Наверное, для женщины это важно.

Бедный, бедный Макс! Я вижу, как от обиды и ревности у него буквально дрожат губы. Господи, ну почему все так запутано… и так странно? Но я не хочу, чтобы он так страдал и к тому же обманывался насчет Олега, поэтому спешу его разуверить:

– Нет, нет, ты все неправильно понял! У меня ничего нет с ним… с Олегом! Мы просто… просто друзья, вот и все. Ну, может, он немного за мной и ухаживает, но это все так… пустое. Да и вообще – я не люблю слишком красивых мужчин, ты сам это знаешь.

– Почему же тогда?..

– Я… я не могу жить с тобой вместе. В одном доме. Спать в одной постели. Это… это значит обманывать. Прежде всего тебя, – выпаливаю я на одном дыхании и от ужаса даже закрываю глаза.

Я так давно носила в себе эту фразу… Я жду взрыва негодования, лавины упреков, обвинений в двуличности, лицемерии, фальши… Не можешь спать в одной постели – не трахайся, не пей мартини, не сиди на подоконнике полуголая, не обсуждай часами свои комплексы, для того чтобы от них избавиться! Не бери цветов, не склоняйся вместе с ним над одной книгой или у экрана, когда смешиваются в одно целое волосы, дыхание, взгляды, интересы… Не радуйся его появлению, когда у тебя отвратительно на душе, не броди с ним по парку, не слушай музыку, когда один наушник в ухе у тебя, а второй – у него. Не засыпай у него на плече, в конце концов, если не можешь спать с ним в одной постели! «Лживая, мерзкая тварь, ханжа!» – кричу я про себя. Если бы могла, я бы заехала себе по физиономии… Но, может быть, Макс сам это сделает и облегчит душу, а заодно и наше расставание? Однако то, что происходит дальше, повергает меня в ступор. Он улыбается. Слабенько, но все же улыбается – так, как умеет, наверное, один Макс – какими-то крохотными мимическими мышцами в самых уголках глаз. Ну, почему, почему я такая скотина?!!

– А я тебе даже колечко купил… давно уже. Еще когда мы только вернулись с Майдана. И почему тогда не отдал? Чего боялся? Тогда все было по-другому…

Я проглотила мелкие, дрянные, ненужные и ничего не значащие слова утешения и банальную фразу о том, что мы, в конце концов, сможем остаться друзьями… Все эти подленькие никчемности застряли где-то посередине моего организма, как комок старой сухой колкой травы.

– Ты не думай, – еще раз зачем-то сказала я. – У меня с ним… ничего.

– Пошли, – сказал он просто. – Все равно провожу тебя. Посажу в транспорт, а потом напьюсь. И пойду пьяный буянить. Меня поймают гопники и набьют мне рожу. Переломают руки-ноги, и я попаду в твое отделение. И ты будешь сидеть у меня на кровати, и вздыхать, и жалеть меня, и мерить мне температуру. И кормить с ложечки кефиром.

– Ты не попадешь ко мне в отделение, потому что никакие гопники не способны избить тебя до такого состояния. Насколько я тебя знаю, ты будешь сопротивляться. И сам наваляешь любой гопоте так, что наутро они пойдут записываться к Тимуру и его команде или в спасатели Малибу. Скорее последнее – потому что там полно девок с большими сиськами, а гопники без них никуда. И вообще, наш госпиталь только для военных. Так что, Макс, ты в него по-любому не попадешь! К тому же и кефир ты не очень любишь.

– Тогда и напиваться не буду! – уже совсем весело согласился он. – Зачем же делать то, чего не хочешь, если от этого все равно не будет никакого толку?

– Да, именно это я и хотела тебе сказать. От меня не будет никакого толку, Макс.

– Ну, это уж позволь мне решать, – ответил он довольно сухо, и мы вышли на улицу.

Было не жарко и не холодно – совсем как у нас с ним теперь. Но то, что хорошо для погоды, не годится для человеческих отношений. По крайне мере тогда, когда тебе двадцать три. Страсть схлынула, нежность… она тоже. И осталось только ровное, похожее на прямую линию горизонта, дружелюбие. Может быть, существовало еще что-то, но сейчас вот так, сходу, я не могла в себе разобраться. Только понимала: оставшегося слишком мало для того, чтобы нас связать. Связать так, как он хотел – и чего я не могла ему дать. Но все же это была линия горизонта, а не, скажем, та прямая на мониторе, которая означала, что сердце уже не бьется. Сказать ему об этом? Нет, лучше не подавать напрасных надежд. Он купил мне кольцо… Кто бы мог подумать?