Книга Азиатская Европа - Мурад Аджи

Он воспитывался в образцовых традициях классической европейской школы, которая предполагает сочетание лабораторных и полевых исследований. В путешествиях перед начинающим ученым открывался живой неповторимый мир, а в библиотеках — мир ушедший. Арабский, персидский, японский, китайский, цыганский — десятки языков постиг Томсен, пока наконец не познакомился с экзотическим для Европы тюркским языком.

Ученый почувствовал в нем некую тайну, сердцем почувствовал как бы «прародину» некоторых европейских языков, их лингвистический фундамент, но разум долго противился голосу чувств. До тех пор, пока не представился случай.

В 1887 году Томсена пригласили профессором на кафедру сравнительного языкознания в Копенгагенский университет. Мировую известность в те годы ему принесла работа о связях Древней Руси со Скандинавией и о происхождении Русского государства. (Именно Русского, а не славянского!) Надо ли говорить, что исследование датского профессора выразило точку зрения, которая существенно отличалась от принятой в России. Собственно, профессор Томсен был одним из первых ученых, кто написал правдивую — без политики! — историю Руси, такой, какой она и была. Его работу приняла мировая общественность, она стала классической, по ней учат студентов.

Неспособность ни опровергнуть, ни принять выводы этого фундаментального исследования, в котором не нашлось места легендам и вымыслам, сделала имя профессора Томсена если не запретным, то по крайней мере неафишируемым среди российских ученых, его работы в России почти неизвестны: перевели и издали всего одну небольшую статью, другие разыскать не удалось. Жаль! Мир из них узнал правду о Киевской Руси.

Профессор Томсен не раз посещал Россию, блестяще знал европейские (венедские) корни славянской культуры. Именно этот выдающийся лингвист обнаружил то, что всегда ускользало от внимания российских ученых, — он выявил тюркскую основу той культуры, которая ныне ошибочно называется русской.

Хотя, нет. Уважаемый профессор просто научно обосновал давно известное. Говорят же: «Поскреби любого русского, будет татарин». Вот Томсен и поскреб Русь.

А началось все с письменных памятников, открытых тогда в России, вернее, в Южной Сибири, на древней родине тюрков. Памятники эти простояли более тысячи лет забытыми. Изучение истории «басурманских» народов не интересовало российскую науку.

Вот почему находки Даниэля Готлиба Мессершмидта остались без внимания. Этот естествоиспытатель из Данцига первым среди европейцев в 1719–1727 годах путешествовал по Сибири[24]. Неподалеку от Нерчинска Мессершмидту показали остатки древнего кладбища, где сохранились два причудливых камня, покрытых рельефными изображениями и надписями.

С изображениями все было ясно: сцены охоты и жертвоприношений, животные, лица, орнаменты были выполнены с большим вкусом и гармонией. Письменные же знаки показались немецкому ученому знакомыми, напоминающими древнегерманские руны. Но он отмел догадку: слишком далеко Сибирь от Германии.

В Петербурге находку Мессершмидта приняли без восторга, словно о ней знали давно. На снятые им копии с уникальнейших памятников даже не стали смотреть, не говоря о том, чтобы публиковать их. Письменность велено было считать скифской и рекомендовано сдать копии в архив за ненадобностью.

Что же отличает германские руны от древнетюркских? К сожалению, многие очевидные вещи остались вне поля зрения ученых

Позже, с помощью одного из послов Екатерины II, эти копии тайно попали в Европу и там были изданы. Видимо, воровство и подпольная торговля древностями практиковались в российской науке уже тогда. Так мир узнал об одной из забытых страниц своей истории — правда, речь не шла о древнетюркской культуре.

О сибирских стелах с диковинными рисунками заговорили. Уж очень все выглядело таинственным и величественным. Особенно после публичных высказываний аббата Бальи о сибирской Атлантиде и об атлантах-сибиряках, которые погибли при загадочных обстоятельствах.

Конечно, публикация Мессершмидта не прошла бесследно. С той поры для многих европейских ученых охота за древностями из Сибири стала страстью. За бесценок скупались редчайшие произведения культуры, на которые щедрыми оказалась не только Сибирь, но и вся степная Россия, ее курганы. Сколько же богатств нами было потеряно — но и сколько ими найдено — в ходе этого грабежа.

Намогильный памятник. Сверху древнетюркская руническая надпись. Подобные надписи и привлекли внимание первых исследователей. Рядом фрагменты узоров и тамги из храмов-памятников Тоньюкука и Кюль-тегина

К началу XIX века в Южной Сибири было открыто несколько памятников, испещренных таинственной письменностью. В степной России явственно проступали следы удивительной и неизвестной культуры, которые манили к себе, увы, не исследователей, а авантюристов.

В Париже, в мировом центре востоковедения, едва ли не каждый год обсуждали тогда новые и новые находки, привезенные из степной России. Конечно, о многих находках владельцы не сообщали, чтобы не конфликтовать с законодательством: речь шла о золотых изделиях, на обладание ими требовались документы.

Наконец, парижским востоковедам показалось, что собрано достаточно материала и можно подумать о дешифровке таинственной письменности. Первыми взяли на себя ответственность академики А. Ремюза и его вечный противник в научных дискуссиях Ю. Клапрот. Они оба, крупнейшие авторитеты в древней истории, как титаны, попытались сдвинуть гору. Тщетно. Не удалось даже определить, к какой группе языков относятся загадочные письмена. Тайна, окутывавшая находки, лишь сгущалась.

А в гипотезах недостатка не было. Экспонаты не давали покоя археологам. Кто-то склонялся к версии об их скифских корнях. Придумали даже народ «чудь». Однако большинство исследователей сошлись на признании новых письмен древнегерманскими рунами, хотя бы по причине их почти полного внешнего сходства. Без всякого обоснования — отнести, и все.

Как часто бывает в науке, безрезультатность, отсутствие свежих идей мало-помалу охладили интерес к загадочным памятникам, и они вновь погрузились в дрему, в ожидание своего часа.

Первым, кого привлекли рунические надписи, был Д. Г. Мессершмидт. Он сообщил Европе то, о чем она успела забыть

Интерес к сибирским находкам пробудился в 1875 году, когда вернулся из Минусинской экспедиции финский ученый М. Кастрен. Он опубликовал работу под названием «Енисейские надписи». Это была, пожалуй, самая обстоятельная и полная работа. Всё, чего только желала неуемная душа археолога, было там. Последнее слово отдавалось лингвистам, а они молчали, словно набрав в рот воды. У них-то идей и не было!