Книга Любовь и злодейство гениев - Сергей Нечаев

* * *

Георг Гервег, которого Генрих Гейне называл «железным жаворонком» грядущей германской революции, тоже был личностью по-своему незаурядной.

Он родился в 1817 году в Штутгарте и был сыном простого трактирщика. Он учился в гимназии и, по воле родителей, в богословской семинарии в Тюбингене, откуда был исключен за излишне радикальные взгляды. Потом из-за столкновения с военным начальством ему пришлось бежать в Швейцарию.

В 1842 году Гервег предпринял поездку по Германии с целью вербовки сотрудников для «Немецкого вестника» — журнала, который он собирался издавать в Цюрихе. Эта поездка превратилась в непрерывное триумфальное шествие: повсюду его принимали как национального героя. Естественно, император Фридрих-Вильгельм IV запретил «Немецкий вестник», а сам Гервег был выслан с территории его страны.

В 1843 году он переехал в Париж, где после революции 1848 года организовал среди немецких ремесленников «боевой отряд» для похода на Германию с целью установления там республики. После неизбежного провала этой авантюры он бежал в Швейцарию.

Отметим, что Гервег был в близких отношениях с молодым Карлом Марксом, в круг его друзей входил Рихард Вагнер…

В своих «Воспоминаниях» Н. А. Тучкова описывает его так:

«Георг Гервег, последователь Маркса. Он был довольно высокого роста, худощавый, гладко остриженный, с выдающимся длинным носом и черными, неприятно сверкавшими глазами; впрочем, человек весьма начитанный, изучивший основательно философию, историю и литературу. Жена его была совершенный контраст с ним: среднего роста, с некрасивыми и невыразительными чертами лица — тип немецкой мещанки. Гервег обращал на себя всеобщее внимание своим чудесным спасением. Он рассказывал нам, как он бежал, как скрывался на чердаке у одного крестьянина, который чуть было не поплатился жизнью за свой великодушный поступок. Герцен слушал его рассказ с волнением. Когда он умолк, Александр Иванович спросил:

— Как зовут того, кто вам спас жизнь?

— Я и не спросил, — отвечал Гервег с пренебрежением. Эту черту я никогда не могла забыть и считала ее доказательством его эгоистичного и неблагодарного характера».

Александр Иванович узнал о любви своей жены к Гервегу в январе 1851 года.

* * *

Очевидно, что любовный треугольник «Гервег — Наталья — Герцен» возник не на ровном месте, а во время сильнейшего душевного кризиса, который пережила молодая женщина, и связан он был с крушением ее романтических представлений о семье и браке.

Каждый в этой непростой ситуации повел себя по-своему. Для Герцена, например, главное заключалось в том, чтобы «остаться на высоте». Поначалу он ждал, что тот, кого он еще недавно считал своим другом, честно объяснится, но объяснения не последовало. Тогда он обратился к жене, прямо спросив ее в письме об отношении к Гервегу:

«Не отворачивайся от простого углубления в себя, не ищи объяснений, диалектикой не уйдешь от водоворота — он все же утянет тебя […] Теперь все еще в наших руках […] Будем иметь мужество идти до конца. Подумай, что после того, как мы привели смущавшую нашу душу тайну к слову, Гервег войдет фальшивой нотой в наш аккорд — или я».

Подобные строки мог написать человек, пусть и оскорбленный в своих чувствах, но обладавший немалой силой духа. Более того, Герцен предложил в случае, если его жена выберет Гервега, добровольно исчезнуть, но при этом намекнул, что сын станет жить с ним:

«Я готов ехать с Сашей (старшим сыном. — Н. С.) в Америку, потом увидим, что и как […] Мне будет тяжело, но я постараюсь вынести; здесь мне будет еще тяжелее — и я не вынесу».

Наталью Александровну словно окатили холодной водой, ведь первенец Саша был предметом ее болезненной и всепоглощающей привязанности:

«Что ты! Я — разлучиться с тобой!.. Нет, нет, я хочу к тебе, к тебе сейчас…»

Таков был ее ответ. А может быть, желавший «остаться на высоте», грозя забрать сына, ни на какой другой ответ и не рассчитывал?

Обо всей этой истории в свое время достаточно подробно рассказал литературовед П. К. Губер:

«Он был свой, он был друг Александра… Георг Гервег втирался все дальше, все глубже в дом и в семью Герценов. Был ли у него при этом определенный план, трудно сказать. Вернее, что не было. Но он был приживальщик по натуре, по инстинкту […]

Любил ли Гервег намеченную им жертву? По всем вероятиям — да, особенно в начале романа. Но, конечно, любил по-своему. Ему довольно легко удалось смутить ее душевный покой. Но этого ему было мало. Его целью, его почти нескрываемым идеалом был, по-видимому, брак втроем, а то так и вчетвером».

«Человек, строящий свой дом на одном сердце, строит его на огнедышащей горе. Люди, основывающие все благо своей жизни на семейной жизни, строят дом на песке».

(А. И. Герцен)

Терзания Герцена нашли свое отражение в его «Былом и думах», где им посвящена целая глава. Впрочем, биографы утверждают, что в этой книге Гервег, равно как и вся история с ним, изображены не вполне объективно.

Сначала он писал:

«Я молчал и с грустью начинал предвидеть, что этим путем мы быстро дойдем до больших бед и что в нашей жизни что-нибудь да разобьется».

Далее, как это часто бывает с обманутыми мужьями, он принялся тешить себя иллюзиями:

«Вместе с оставшейся горячей симпатией к Г… Natalie словно свободнее вздохнула, вышедши из круга какого-то черного волшебства; она боялась его, она чувствовала, что в его душе есть темные силы, ее пугал его бесконечный эгоизм, и она искала во мне оплота и защиту. Ничего не зная о мой переписке с Natalie, Г… понял что-то недоброе в моих письмах. Я действительно, помимо другого, был очень недоволен им».

Его Natalie вышла из круга черного волшебства? Его Натали ищет в нем оплот и защиту? Как говорится, блажен, кто верует…

Для Натальи Александровны невозможность продолжения отношений с Гервегом стала тяжелейшей драмой. Да, в конечном итоге, она осталась с мужем, но в тайне сохранила чувство к Георгу. И тот тоже вроде бы страстно любил ее, ведь, как известно, препятствия только обостряют ощущения. Наконец, и Герцен понял, что до окончательного «выхода из круга черного волшебства» еще очень и очень далеко. И он начал атаку на своего бывшего друга:

«С той минуты, с которой он угадал мое сомнение и не только промолчал, но больше и больше уверял меня в своей дружбе, — и в то же время своим отчаянием еще сильнее действовал на женщину, которой сердце было потрясено, — с той минуты, с которой он начал со мною отрицательную ложь молчанием и умолял ее (как я после узнал) не отнимать у него моей дружбы неосторожным словом, — с той минуты начинается преступление. Преступление!.. Да… и все последующие бедствия идут как простые неминуемые последствия его…»