Книга Идол прошедшего времени - Ирина Арбенина

— Имитация?

— Да. Скажем, кто-то поработал под «черных археологов».

— Зачем?

— Как, по-вашему, можно украсть находку? Ведь, наверное, это трудно?

— Да уж, у Корридова каждый черепок на счету…

— Ну и?..

— Что?

— Теперь в этом хаосе, — Филонов кивнул на загубленный раскоп, — поди разбери, что исчезло!

— Вы думаете, это тоже кто-то из своих? — ужаснулся Владислав Сергеевич.

Филонов промолчал.

— Ну, покушение на убийство — ладно… Подозревайте! — воскликнул Владислав Сергеевич. — Однако изуродовать раскоп — это уже ни в какие ворота не лезет! Ведь мы археологи!

— Ну, вы-то журналист…

— Это что — банальный обывательский намек на журналистскую продажность? — возмутился Кленский.

Но все-таки покраснел.

Намек Филонова попал в цель.

— Конечно, я могу в газетной строчке назвать «Идеал» хорошим порошком и идеалом, даже если он ни черта не стирает… Но продать археологическую ценность — то, что должно украшать музей?! И никто другой, уверяю вас…

— Вполне вероятно и такое, — заметил Дамиан.

— Нет! Не может быть!

— Ну что ж, ваше негодование можно понять.

— Не могу поверить! К тому же… Мотив?

— Мотив?

— Да!

— Да вы сами только что его озвучили, этот мотив… Сами произнесли это слово.

— Какое?

— Скажите… Если бы кто-то нашел не форму для литья, а самого идола, то мог бы стать богатым человеком?

— Именно идола?

— Именно.

— Н-н-ет… Пожалуй, нет…

— Нет?! Вы сами же говорите: идол есть редчайшая вещь и, стало быть, огромная ценность?

— Медный истукан, конечно, стоит денег. Верно… — Кленский покачал головой. — Но не сумасшедших!

— Просто кто-то мог бы подзаработать?

— Это точно… Но повторяю: для археолога тяжесть такого греха, такого кощунства несоизмерима с возможным гонораром. Не та сумма…

— То есть вы даже в курсе, каков порядок сумм?

— Я лишь предполагаю, — смутился Кленский.

— Что ж, придется мне позаботиться о более точной информации, — бесстрастно заметил Дамиан.

Кленский пожал плечами:

— Позаботьтесь. Ваше право! Конечно, я кое-что слышал… Но… Трудно сказать вот так сразу, с ходу…

— Почему же трудно? Мне кажется, что вы хорошо разбираетесь в теме, Кленский!

— Если честно, крайне поверхностно! Я дилетант.

— Я думаю, вы осведомлены более, чем хотите это показать.

— Да нет, ну что вы! Я ведь так… Просто интересуюсь всем понемногу. Расцвечиваю жизнь, чтобы не закиснуть совсем от скуки. Знаете, Дамиан… Если бы вы попросили определить меня одним словом, что такое жизнь, я бы сказал…

— Да?

— Скука!

— Однако вы мастер — «определять одним словом»… А Корридов?

— Что — Корридов?

— Вы могли бы определить, что он за человек, — одним словом?

— Слишком сложен — чтобы одним.

— Постарайтесь… Причем скажите сразу — особенно не задумываясь.

— Зачем вам?

— Обычно это подытоживает основные впечатления о человека. Даже подсознательные.

— Корридов? — Владислав Сергеевич на несколько секунд все-таки задумался. — Художник!

— Вот как?

— Да. По сути, ему никто и не нужен. Арсений остался один на один с наукой и «тьмой веков». Сквозь эту толщу времени он, в отличие от нас, что-то видит. Он не ценит деньги так высоко, как все мы. Не они главный его интерес.

— А большие деньги? Тоже не интересны?

— Нет, — решительно возразил Кленский.

— Но они ему все-таки нужны? Ведь ему нужны деньги на раскопки, верно?

— Еще бы! Вот, например, радиоактивный анализ угля, чтобы точно датировать время… Подумайте: майонезная баночка с угольком обходится в сто баксов! А Корридов платит свои.

— Охота пуще неволи?

— Опять вы намекаете? Да нет… Невероятно! Мертвое тело, загубленный раскоп, покушение… Причем вы не забыли — на меня покушение! И все это сделал кто-то из своих?

— Да не волнуйтесь вы так. Все это только предположения. Я пока не настаиваю ни на одной из своих версий.

Глава 4

Бестактное предположение — «продал бы пару-тройку находок!» — высказанное Филоновым и нечаянно — так некстати! — услышанное Арсением Павловичем, кажется, с самого первого дня испортило отношения сыщика и археолога.

Но работать в экспедиции Корридова и находиться одновременно в противостоянии с ним же было крайне затруднительно. Более того, практически невозможно.

И на следующий день после обеда, когда все разошлись отдыхать, Филонов подсел к археологу.

Корридов одиноко сидел под тентом за обеденным столом.

Перед ним лежали, как карты в пасьянсе, несколько десятков глиняных черепков. Как обычно, Корридов был занят склеиванием очередного горшка.

— Извините меня, Арсений Павлович, — предупредительно произнес Дамиан.

Корридов даже не поднял головы.

— Извините. Я высказал оскорбительное предположение, но оно не касалось лично вас.

— Мило… Кого же оно касалось? — наконец подал голос археолог.

— Вот вы перебираете, рассматриваете каждый черепок… — Филонов взял со стола обломок керамики. — Так и я! Я должен рассмотреть любую версию, даже самую невероятную… Глупо, если вы за это будете дуться на меня. Это просто работа. Ничего личного.

— Ну и работа у вас…

— Понимаете, моя обязанность в нынешней ситуации рассмотреть любое предположение.

— Какой еще «ситуации»? — недовольно проворчал археолог.

— Как вы и сами понимаете, здесь происходит что-то скверное, Арсений Павлович. Кажется, даже мертвецы разгуливают…

— Я не суеверен.

— Вот как? А не слишком ли легкомысленное отношение?

— Не слишком.

— Почему вы не хотите уехать? Подвергаете опасности людей, которые остаются здесь ради вас?

— Я никого не держу.

— Это не ответ. Почему вы не хотите все-таки уехать? В чем дело?

— Не хочу.

— Детское упрямство.

Корридов, вздохнув, отложил черепок:

— Ну как вы не понимаете?! Ведь вам, наверное, уже все постарались объяснить…