Книга Возвращение - Хокан Нессер

И снова она просыпается.

Темнота и тяжесть от его присутствия давят на грудную клетку. Она скованно приподнимается на локте и пытается разглядеть фосфоресцирующие стрелки часов.

Полчетвертого. Или чуть меньше, насколько ей видно. Воздух в комнате душный и спертый, несмотря на приоткрытое окно. Она садится. Некоторое время нащупывает ногами на шершавом полу тапочки.

Встает и осторожно выходит из комнаты. Снимает с крючка поношенный махровый халат. Закрывает дверь и прикладывает ухо к прохладному дереву. Даже отсюда слышно его тяжелое, иногда прерывистое дыхание.

Она замерзла, поэтому надевает халат. Начинает медленно спускаться по лестнице.

Вниз. Это самое сложное. Боль в тазобедренных суставах отдает и вверх и вниз. Пронизывает позвоночник до самой шеи, а внизу достигает подъема стоп и пальцев ног. Удивительно, насколько эта боль упорна.

И усиливается с каждым шагом.

С каждым днем. Все мучительнее. Все труднее не косолапить и не горбиться.

Все больнее ходить.

Она садится за кухонный стол. Подпирает голову руками и чувствует, как боль понемногу отступает. Как эти волны отливают полностью еще до того, как она начинает думать о другом.

О том самом.

Три раза ей сегодня снился этот кошмар. Три раза.

Все та же ужасная мысль. Та же навязчивая картина.

Как он пришел и рухнул всей тяжестью своего тела рядом с ней, а она притворилась спящей. К ней он не прикоснулся. Даже не положил руки на бедро или плечо. Вот что она с ним сделала. Теперь он ее вообще не трогает, и она знает, что это победа, которой она достигла в сложившейся ситуации. И достигла собственными силами.

Оставлена в покое. Ее тело оставлено в покое. Ныне и навсегда.

Никогда больше она этому не подвергнется.

Между ними, как темная пленка, висит молчаливое соглашение, но только теперь она поняла, какова его цена. Каков груз, оказавшийся на другой чаше весов.

За все надо платить, но у нее не было другого выхода. Она не виновата в том, что ей пришлось принять это решение и так себя вести, – слишком хорошо она знает, что будет, если снова отдаться этому мужчине, который все же ее муж и отец ее ребенка. Есть и предписание врача, это не только она… это может стоить ей и здоровья, и рассудка, и, возможно, той немногой оставшейся способности передвигаться. По крайней мере, если это принесет плод. Ей нельзя снова рожать. Еще раз испытать этот ужас.

Там за лонной костью находятся ворота жизни, которые с момента той ужасной ночи родов нужно держать закрытыми и защищенными, как святое место.

Святое место?

Да, ее мысли и правда идут в этом направлении, поймет ли кто почему?

Поймет ли Бог, или ее мать, или другая женщина?

Нет, никто не поймет. Она одинока в своем решении. Больная женщина с мужем и ребенком. И наконец-то он понял и принял существующее положение вещей. Никогда больше она не подпустит его к себе, и теперь наконец его руки и все его тело перестали тщетно молить и искать ее в темноте. Наконец он понял, что надо покориться.

Но цена?

Она и раньше понимала, что придет час расплаты за этот покой. А теперь? Почему цена так высока?

Эта мысль ужасает. Это даже не мысль, лишь фрагмент сна… картина, запавшая в сознание так ярко и с такой необъяснимой ясностью, что она сама ничего не поняла.

Вернее, поняла, но не осознала.

Увидела, но не приняла.

Она поднимается, зажигает свет над раковиной и наливает воды в кастрюльку.

Пока вода закипает, пока она стоит и смотрит, как со дна поднимаются пузырьки и лопаются на поверхности, она думает об Андреа.

Андреа спит в комнате за стеной детским безмятежным сном. Два года – если точно, то два года и два месяца, а сегодня ночью ей хочется быть точной – она спит под одеялом, которое бабушка связала крючком, и посасывает два пальца. Ей не нужно смотреть, чтобы видеть. Образ дочери витает везде и возникает перед глазами в любой момент без особых усилий с ее стороны.

Андреа. Единственный ребенок, которого им суждено иметь. То, что она выжила, просто чудо, и перед этим меркнет все остальное.

«Все?» – спрашивает она себя, зная ответ заранее.

«Да, все», – отвечает она, снимая с плиты кастрюлю.

Она отпивает чай и приоткрывает занавеску. В темном окне отражаются ее лицо и часть интерьера кухни. Она закрывает окно.

«Я не смею думать, – формулирует она мысленно свою позицию. – Не могу вспоминать. Должна отстраниться от этого. Когда в голове возникают эти картины, я должна научиться мысленно закрывать глаза».

Должна.

Ее уже нашли. Так сказала в магазине фрау Малинска с плохо скрываемым истеричным торжеством в голосе.

Они нашли ее около Гольдмарского болота.

Мертвой.

Задушенной.

Голой.

И вдруг в пустой кухне ее пронизывает такая дрожь, что она опрокидывает чашку на стол. Горячий чай течет по клетчатой клеенке. Стекает тонкой струйкой ей на правое бедро, но проходит несколько секунд, прежде чем она заставляет себя остановить этот поток.

Это было в ту самую субботу. Восемнадцать дней назад или что-то в этом роде. Как раз с того момента она пропала, эта потаскуха, именно тогда, должно быть, все произошло.

В ту субботу во второй половине дня. Эта картина тоже ясно стоит перед глазами. «Пойду нарублю немного хвороста», – сказал он ей, но в голосе и взгляде чувствовалось что-то узнаваемое, что-то, что она очень хорошо в нем понимала, если хотела.

Но почему она обязана это делать? Все дело в Андреа – как тогда, так и сейчас. Почему она должна понимать то, что не хочет?

Он вернулся поздно, и она сразу поняла: что-то случилось. Неизвестно что, но что-то случилось.

Она видела это по его большим беспокойным рукам, которые не находили себе места. По венам, пульсировавшим на висках. По его взгляду, который взывал о помощи и облегчении боли.

По страху, который пронизывал его тело.

Она видела, но еще не понимала что.

А теперь она знает. Она вытирает рукой бедро и чувствует, как снова возникает боль. Знает, что ей нельзя знать.

Никто не должен это знать. И она сама меньше всех. Образ Андреа влетает на кухню и целительным бальзамом ложится на жгучую рану жуткой догадки.

Ангел утешения.

Дитя забвения.

Ничего не произошло. Нет никаких предчувствий.

Только она.

Она снова встает. Подходит к шкафу и достает две таблетки из банки коричневого стекла. Запивает водой прямо из ладони.