Книга Екатерина Воронина - Анатолий Рыбаков

Все доходили до прибрежного садика и поворачивали обратно. Дальше набережная была пуста. Леднев и Катя прошли по ней и сели на одну из скамей, установленных в решетчатых балкончиках парапета.

Монотонные склянки на судах, заунывная мелодия невидимого баяна, отдаленные крики и смех людей на реке, музыка радиолы – последние звуки угасающего дня. Катя зябко повела плечами и спрятала руки в рукава своей форменной куртки.

Слева, там, где гуляла толпа, сияла огнями гостиница. В войну в ней был госпиталь, тот самый, где она работала. Катя ощутила запахи йода, бинтов, солдатских шинелей, видела полумрак длинных коридоров, окна палат, затемненные синими бумажными шторами, ряды коек… И Евгений Самойлович… И Мостовой…

Леднев взял ее руку в свои и опустил голову, разглядывая ее пальцы:

– Маленькая рука, а, наверно, сильная. Когда я впервые вас увидел, то сразу решил, что у вас, должно быть, сильные руки.

Он склонился к ее руке, и Катя увидела у него на макушке лысину почти незаметную, тщательно прикрытую редкими русыми волосами.

Он стареет, этот красивый и еще, казалось бы, такой молодой мужчина.

– Что вы еще решили?

– О, я много решил.

– Например?

– Ухаживать за вами.

– Это вы решили о себе. А обо мне?

– О вас? Вы умная, решительная.

– Если поехала с вами и сижу здесь – значит, решительная.

– Ну, что еще? Меня вы считаете человеком несерьезным.

– До некоторой степени.

– Ведь вы меня совсем не знаете.

– Почему? Я вас помню по Кадницам.

Он заинтересованно повернулся к ней.

– Да? Сколько же вам было лет?

– Сколько бы ни было, а помню. И дом ваш помню, и сад… Пляж… Вы брали девушек на руки и бросали их в воду.

– Я?

– Да, вы… И мы с вами учились в одном институте.

– Вы учились в лучшее время, – доверительно сказал Леднев, – мое поколение испытало на себе всякие эксперименты: бригадно-лабораторный метод, ускоренную подготовку в вуз. Я, например, проучился восемь месяцев на рабочих курсах – и в институт. А до этого – семилетка. К тому же общественная работа…

– Руководили, значит?

– Было. Вот и получилось. Образование высшее, а наполовину неуч.

Искренне он говорит или рисуется: простой затонский паренек, ставший одним из руководителей флота.

– А где вы работали после института?

– В пароходстве работал, в министерстве.

На набережной зажегся длинный ряд фонарей, они уплывали вдаль бесконечной мутно-белой полосой. На судах тоже зажгли огни, они двигались и сверкали красными, белыми, зелеными точками.

– О чем вы думаете? – спросил Леднев.

– Так, ни о чем. Люблю смотреть на реку, особенно вечером. Эти огни… Когда я смотрю на них, мне кажется, что я плаваю с отцом по реке. Мы подойдем к пристани, начнется высадка пассажиров, матрос вытянет сходни, крикнет: «Ноги!» – да еще и обругает кого-нибудь: «Макака сингапурская…» И я буду думать: «Откуда он знает про Сингапур? Наверное, служил в морском флоте и плавал в Тихом океане», – а потом буду думать про Тихий океан.

– Вы много плавали в детстве?

– Каждую навигацию. Да я и родилась на барже.

– Я тоже плавал, – сказал Леднев, – но не много. По правде сказать, не люблю. Долго, скучно, однообразно. Я даже до Куйбышева – только самолетом, а уж об Астрахани и говорить нечего. В Москву – железной дорогой, одна ночь.

– А вот я люблю. Плывешь, плывешь… Машина шумит, колеса стучат по воде, а вода бурлит, кто-то взбегает по трапу, пароход свистит. Хорошо! И берега, и пристани… Все это такое родное, такое привычное, что думаешь: без этого не сможешь жить. А вот видите, живу!

– Вам бы быть капитаном, – сказал Леднев.

– Не женское дело.

– Почему? Ведь есть.

– Да, есть, а все-таки не женское. – Катя посмотрела на него, отвернулась.

– Почему вы мне ни разу не позвонили?

– А вы мне?

– Ждала вашего звонка.

– Но ведь вы обещали?

– По делу… А дела не было.

– А без дела?

– Без дела и вы могли мне позвонить.

– Я хотел, – сказал Леднев, – но, честно говоря, стеснялся. Вы мне показались строгой, сердитой, оборвали бы меня – и все!

– Я думала, вы храбрее…

– Если бы вы меня оборвали, как бы я тогда выглядел?

– А вы лучше об этом никогда не думайте.

– О чем?

– О том, как вы будете выглядеть.

– Честное слово, боялся, – искренне сказал Леднев. – Несколько раз брал трубку, но не звонил. Думал, не нужен вам, думал, выгляжу несерьезным, легкомысленным, этаким… – Он покрутил в воздухе рукой. – Вот так. А сегодня я видел: вы обижены на меня, недовольны мной.

– Это верно, – призналась Катя, – я не знала, почему вы не звоните. Решила, что вы забыли.

– Вы мне верите? – спросил Леднев, наклоняясь к Кате и заглядывая ей в глаза.

– Не надо, – прошептала она.

Сильной рукой оп повернул ее голову к себе и поцеловал в губы.

Глава семнадцатая

Когда рано утром грузовой теплоход плывет по реке, он кажется безлюдным. Только видны за стеклами рубки штурман и рулевой, больше как будто и нет никого.

Это впечатление обманчиво.

Жизнь на судне идет своим чередом. В машинном отделении несут вахты мотористы, работает в своей рубке радист-электрик, в камбузе готовит пищу кок, возится в кладовой боцман.

Сутырин любил утреннюю вахту. Никто не беспокоит, не дергает, плывешь и смотришь на реку, чистую, ясную, свежую. Уходят назад села: Буртасы, Красновидово, Антоновка, Юрьевские Горы… Вот и синие воды Камы. Они идут по левому берегу, долго еще не сливаясь со светлыми водами коренной Волги, но образуя вместе с ними ту Волгу, которая начинается за Камским устьем, – широкую, могучую, бескрайнюю.

На необозримом просторе суда кажутся маленькими, медленно плывущими, с трудом преодолевающими необъятную водяную гладь. Бесконечной лентой тянутся по левому берегу камские плоты с аккуратными бревенчатыми избушками, неожиданным на воде дымом костров. Идут снизу нефтеналивные суда «Волготанкера» с двумя красными полосами на трубе. Маленький буксирный пароходик тащит за собой огромный грузовой дебаркадер; пароходишко пыхтит изо всех сил, но колеса его «балакают», медленно перебирают плицами.

На горе – четыре элеватора, громадные, похожие на средневековые башни. На берегу ломают мел, разрабатывают известняк. Тракторы ползут на дальнем горизонте. На больших пристанях – горы хлопка.