Книга Ковер царя Соломона - Барбара Вайн

У ворот «Школы» она оставила Бьенвиду, проследив за тем, как девочка ушла куда-то на задний двор. Она могла бы пойти вместе с ней – ребенок даже просил ее об этом – но миссис Дарн никогда не заходила в «Школу» по вечерам. И не только потому, что ей не нравился этот дом. Она боялась того, что может там увидеть. Дафна всегда убеждала ее, что она навоображала себе разных ужасов, вроде пьянок, наркотиков и прочего беспорядка, например, Тину с кучей мужчин, возможно, даже в постели. «Нет-нет, что за чепуха? – возражала ей Сесилия. – Ничего такого я не воображала!» Но на самом деле ее подруга была права.

Вернувшись домой, Сесилия поднялась по лестнице и заглянула во все комнаты. Сердце у нее защемило, когда она вспомнила о том, как заставляла Тину спать наверху, а «жить» – внизу. Пусть она сделала это только потому, что хотела проводить как можно больше времени с внуками, но это отнюдь ее не извиняло. Да, она вела себя слишком эгоистично. Комнаты наверху были очень милы, и из их окон открывался прекрасный вид на Луг[23]. Там были спальни каждого из детей, гостиная и помещения, которые давно следовало переделать в ванные и кухню. Тине можно было бы выделить большую спальню внизу. Мысли о спальне напомнили миссис Дарн о том, что ее дочь, скорее всего, спит не одна и вообще, вероятно, одна ночевать не собирается. Пожилая женщина призналась себе, что не сможет вытерпеть присутствия в своем доме Тининых бойфрендов, какими бы они ни были.

Сесилия всегда упиралась в эту неразрешимую проблему: она очень любила Тину и ее детишек, но совершенно не могла жить с дочерью в одном доме. Почему у людей всегда все так сложно? Почему они не хотят постоянно жить с теми, кого любят больше всего на свете? Разве что влюбленные составляют исключение…

Миссис Дарн закрыла окно, из которого повеяло вечерним холодком, и принялась убирать со стола. Она вспомнила о том времени, когда сама была влюблена. О том, как танцевала с Фрэнком Дарном и на ней было черное платье с вырезом на спине, которое ее собственная мать решительно не одобряла. Пришлось пришить шелковую вставочку, чтобы уменьшить вырез. Это случилось задолго до того, как они с Фрэнком поженились. Их обручение растянулось на несколько лет, и ко дню свадьбы Сесилия очень хорошо знала своего жениха, испытывая к нему глубокую привязанность и чувствуя себя в его обществе спокойно и уверенно. Что же касается постельных вопросов, то особого значения она им не придавала, и все оказалось достаточно терпимо, особенно в тех случаях, когда она не испытывала боли. Но во время того танца, когда Фрэнк положил руку на ее обнаженное плечо и до странности мечтательно посмотрел на нее, Сесилии пришла в голову неожиданная мысль. «Будь же моим, – думала она, – приди ко мне, и я стану тобой, а ты – мной, так, что мы растворимся друг в друге».

Уж сколько лет прошло, а она до сих пор помнила об этом. Она вообще часто вспоминала тот танец. Но та мысль исчезла так же быстро, как появилась, и никогда почему-то больше не возвращалась. Естественно, миссис Дарн ни разу не произнесла подобное вслух. Она считала, что, наверное, их брак не был слишком страстным, хотя сравнивать ей было не с чем. Но Фрэнк тепло к ней относился, был хорошим мужем и хорошим отцом.

Сесилия взглянула на напольные часы с маятником, так называемые «дедушкины часы», которые когда-то принадлежали матери Фрэнка. Без четверти шесть. Сегодня была очередь Дафны звонить. Она переключила телевизор, чтобы успеть увидеть хотя бы анонс новостей, но, как всегда, неотвратимо, словно судьба, и пунктуально, как будильник, ровно в две минуты седьмого раздалась телефонная трель. Миссис Дарн чуть помедлила, думая о том, что сказали бы люди, если бы она оставила дом Тине, а сама переехала жить к Дафне, в Уиллсден.

Горящая над галереей люстра отбрасывала на пол вестибюля тень своих паучьих лап, оставляя лестницы в полутьме. Похоже, где-то было открыто окно, люстра слегка покачивалась на цепях от легкого сквозняка, и казалось, что паук на полу шевелит лапками, пытается заползти между половицами, а иногда по-рачьи пятится назад.

Бьенвида побаивалась «паука», ей не нравилось проходить по вестибюлю там, где его лапы могли касаться ее ступней. Она предпочитала подождать кого-нибудь в раздевалке, несмотря на то что там, без сомнения, жило привидение.

Малышка уже решила, как оно выглядит: старик с белой бородой, вроде Санта-Клауса, только в трауре, он обязательно будет бледным и одетым в темное. На шее у него болтается оборванная петля, а в руке должна быть коса, хотя девочка и не смогла бы объяснить, как ей пришла в голову подобная идея. Она сидела на спальном мешке Джаспера, завернувшись в одеяло, ждала брата и дрожала от страха. Впрочем, совершенно неприятным это ощущение назвать было нельзя.

Сквозь маленькое окошко с белыми и одним красным стеклышками, находящееся под самым потолком, видно было, что снаружи темно. Темно было и в каморке. С потолка свисал оборванный электрический провод, поэтому вкрутить лампочку было некуда. Еще раньше Бьенвида принесла сюда подушки, две свечи, коробок спичек, пару шоколадок и куклу по имени Каролина. Она хотела бы, чтобы ее саму так звали, но поскольку ей не удалось никого в этом убедить, пришлось дать это имя кукле.

Было уже поздно, почти без четверти одиннадцать, а Джаспер обещал ей, что вернется в десять тридцать. Сегодня они собирались впервые переночевать в раздевалке, благоразумно дождавшись вечера, когда Тины не будет дома. Скорее всего, она вернется за полночь, тихонько пройдет в свою комнату и даже не подойдет к их спальням, опасаясь разбудить. Бьенвида говорила бабушке, что мама всегда заходит к ним перед сном, но Сесилия не слишком ей верила, хотя пожилой женщине очень этого хотелось.

Девочка не видела брата уже несколько часов. Еще засветло он отправился в Вест-Энд-лейн в индийский магазинчик на мосту, чтобы купить пару банок колы и комикс. Бьенвида надеялась, что хозяева магазина не продадут Джасперу сигареты – ей не нравилось, когда в спальне пахло дымом. В помещении была бы кромешная тьма, если бы не луна, заглядывавшая в окошко. От ее лучей на полу белел квадрат света. Девочка зажгла одну свечу, вставив ее в горлышко молочной бутылки, но тусклый свет сделал комнату лишь еще более пугающей. Раньше она не видела темноты, а сейчас стало заметно, насколько тьма уплотнилась, стала густой, похожей на что-то большое, мохнатое, шевелящееся в углах – там, куда не доставал свет свечи.

Джаспер успел явиться до того, как она пожалела, что вообще сюда пришла. У него был фонарь, который он «взял взаймы» в комнате Тома, пока тот отсутствовал, а также фотоаппарат Джарвиса. И брат, и сестра уже приобрели привычку приворовывать как в «Школе», так и вне ее. До сих пор их никто не засек, и это толкало детей на все новые кражи. К примеру, Джаспер честно заплатил за колу, но, едва стоящий за кассой хозяин-индус отвернулся, он тут же стащил с прилавка пакетик шоколадного драже «Смартиз».

Мальчик подумал, что сейчас как раз подходящая ситуация, чтобы показать сестре татуировку, но, с другой стороны, в каморке было слишком темно и к тому же холодно, и он нырнул в спальный мешок, открыл банки с колой и протянул одну Бьенвиде.