Книга Очарованная легендой - Бетти Бити

Когда мы уехали, на красном «дженсене» появился дон Рамон, чтобы забрать группу из одной деревни. Мораг вела старый «кадиллак», пожертвованный американской леди, с другой партией. Хестер позаимствовала «мини» миссис Малленпорт. Выходцы с побережья путешествовали знаменитым старым паровым поездом. Петизо и я, из-за окольного маршрута к его деревне, передвигались главным образом автобусом и затем, наконец, пешком.

Чарагвайцы скажут вам, что автобусы — главная причина, почему люди путешествуют по воздуху или в такси. Во внезапном рывке в двадцатое столетие стране пришлось импровизировать. Автобусы — поспешные переделки старых грузовиков. Сиденья жесткие и установлены впритык. Поскольку многие пассажиры не умеют читать, автобусы разных маршрутов окрашены каждый в свой цвет.

Но для тех, кто читать может, на их бортах указаны грандиозные конечные пункты. Тихий океан — Атлантика (для направления запад — восток). Южная Америка — Соединенные Штаты Америки — для тех, кто едет на север или юг.

Несмотря на старые двигатели, автобусы все-таки ездят, рывками, с большим облаком черного дыма из глушителя на хвосте. Частый крик рожка, даже на пустынных дорогах, является обязательным. Стоять разрешается и внутри, и на верхней площадке.

Наш маршрут обслуживался желтым автобусом. Когда автобус прибыл на остановку «Центральный западный парк», он был уже наполовину полон, но Петизо не успокоился, пока не нашел для меня удобное сиденье. Мораг записала точно место, где я должна просить остановиться. Петизо втиснулся между мной и местом впереди. Иногда он сидел на моем колене, и мне было совсем не тяжело.

Петизо прихватил с собой очень современные яркие красные часы для своей прабабки, поскольку полностью игнорировавшие время чарагвайцы очень любили часы в качестве подарков. Он также вез ей маленькое радио, несколько банок говяжьей тушенки и еще какую-то мелочь. Куичу он покидал в приподнятом настроении.

В утреннем воздухе все выглядело ярким и четким. Звуки просыпающегося города, запах свежего хлеба и экзотических растений, блеск цветов, яркие цвета палаток и товаров уличных торговцев на каменных плитах мостовой.

Девятичасовой перезвон колоколов растаял за нами подобно исчезающему водопаду, когда мы оставили предместья города и начали подниматься в горы. Круг, и опять круг, автобус стонал на крутых поворотах, окаймлявших кошмарный водопад. Случалось, он царапал краску разбитого хвоста об острый край скалы. Несколько раз колесо скользило по гудронированному шоссе так, что у меня мурашки ползли по коже. Пронзительно визжа тормозами, мы останавливались в маленьких деревнях из нескольких лачужек. Пассажиры входили и выходили по одному, с огромными мешками провизии или корзинами манго и апельсинов, или влажными холщовыми мешками, сильно пахнущими рыбой. Все поголовно, мужчины и женщины, курили маленькие белые глиняные трубки или жевали вещество с приятным одуряющим запахом, оставлявшее на зубах серо-зеленые пятна. В течение двух часов мы подпрыгивали, качались, кашляли и дымили внутри и снаружи автобуса по самой суровой и скалистой местности. С обеих сторон дорогу ограждали высокие серовато-коричневые валуны, где в мрачных щелях росли только несколько белых цветов. Поверхность впереди была испещрена небольшими зубчатыми трещинами, подобно той, которая внезапно пробежала по бетону в резиденции, словно судороги земли продолжались здесь намного больше.

Но Петизо приветствовал эту забытую страну с энтузиазмом и восхищением. Он подпрыгивал, прижав нос к пыльному окну. Когда автобус резко остановился — как мне показалось, из-за стада горных козлов или неисправности двигателя, — мальчик потащил меня мимо стоящих в проходе людей, мимо жестикулирующего и качающего головой кондуктора по двум хрупким ступеням в захватывающую дух красоту горного воздуха.

Пока мы не передумали, водитель резко завел мотор, обдал нас дымом из глушителя, и, подпрыгивая на рытвинах, скрылся из вида, унося за собой черное облако.

Когда дым рассеялся, я огляделась. Мы были одни. Никаких признаков жилья, только старое двухэтажное каменное здание с неопрятной тростниковой крышей, которая заставила бы заплакать девонскую солому, все четыре окна были заколочены, на двери красовался висячий замок; постройка без крыши, когда-то бывшая сараем, загон для коз и ржавая вывеска «Кока-колы».

— Hotel[15], — сказал Петизо. — Grande[16]. — Он раскинул руки, затем соединил со скорбным вздохом и закрыл глаза, как ставни, показывая, что великолепие гостиницы в прошлом.

— Туда… — Петизо сделал мост из одной руки, затем зашагал по ней двумя пальцами другой.

— И далеко? — спросила я его по-испански.

Но совершенно напрасно. Расстояние, как и время, ему было трудно определить. Поэтому я извлекла из кармана карту Мораг, на ее эскизе великолепная гостиница Петизо была отмечена как «Старый Дом Отдыха» с тремя знаками восклицания. Отмеченная стрелкой тропа вела по склону горы в сторону от дороги, змеясь по ущелью. Я слышала шум воды, но не видела глубокого дна ущелья.

Петизо шел впереди, разводя колючие ветки кустарника, которым заросла дорожка, оборачиваясь, чтобы улыбнуться и крикнуть что-то неразборчивое. Шум мчащейся, быстрой воды стал громче, но я все еще не могла ее видеть. Мы обогнули большую гранитную скалу, и я увидела солнце, сверкающее на узком веревочном мосту через ущелье. Я почти вскрикнула от ужаса при виде большой чернокрылой птицы на нем, затем птица взлетела, и мост закачался.

Стыдясь своей трусости, я вынула из кармана карту Мораг, посмотрела и вздрогнула. Мораг написала «пройти «мост» и нарисовала на нем стрелку.

— Hermoso[17], si? — спросил Петизо, принимая мою тревогу за восхищение. — Si?

— Si, si, — улыбнулась я.

Он довольно улыбнулся и экстравагантной пантомимой и бурной жестикуляцией спросил, может ли быть что-нибудь столь же прекрасное и грандиозное в моей стране.

Я отрицательно покачала головой и сказала, что нет. Все же пропасть была глубока и широка, как ущелье Эйвон, и через несколько шагов я заметила далеко внизу темную быструю реку, летевшую по разломам породы каскадом водопадов неописуемой, внушающей страх красоты и мощи.

Размахивая руками, Петизо сообщил, что на середине моста вид еще красивее.

Выйдя из автобуса на чистый горный воздух, я почувствовала голод. Теперь мне стало нехорошо. Чико снабдил меня особо восхитительным завтраком, чтобы разделить его с прабабушкой. Петизо забрал его у меня и привязал сумку с завтраком к поясу, чтобы освободить мне обе руки для борьбы с веревочным мостом.

На самом деле мост сплели не из веревок. Какие-то тропические лианы — полагаю, того вида, который использовал Тарзан, чтобы перелетать с дерева на дерево. И эти лианы были не шероховатыми как веревки, а твердыми, гладкими и блестящими. И скользкими. По сторонам моста как балюстрада шли плетеные поручни. За эти годы — я не смела думать, сколько их прошло, — они износились, как старое плетеное кресло, и мост и поручни были полны прорех. И хотя я предусмотрительно надела туфли с плоской прогулочной подошвой, я сняла их, как Петизо, и спрятала в карманы брючного костюма.