Книга Над обрывом - Маркус Вернер

Я набрал номер редактора «Юридической газеты» и сообщил ему, что из-за болезни не смогу вовремя сдать статью. Потом развел огонь в камине, сел в кресло у огня и, чтобы сосредоточиться, закрыл глаза.

Моментами моя уравновешенная натура одерживала верх, и я удивлялся собственной дурости, из-за которой чуть не загнал себя в тупик какими-то пустопорожними рассуждениями.

Однако уже после третьего бокала мной опять овладели раздумья, а значит, и сомнения. На память пришли какие-то высказывания Лооса, теперь они вдруг показались мне подозрительными, двусмысленными или провоцирующими. Стараясь относиться к этому так легко, как только было возможно, я стал соображать, в какой момент этот тип — если он действительно был Бенделем — мог догадаться, кто сидит перед ним. Самое позднее — в ту минуту, когда я назвал имя Валери, но вполне возможно, что и раньше, когда я сказал, что его жена и моя приятельница, судя по всему, отдыхали в санатории в одно и то же время. Впрочем, это, как я сейчас вспомнил, не вызвало у него особого интереса. Зато на память пришли другие эпизоды, другие наблюдения, которые могли бы навести меня на определенные мысли, а под конец — одно обстоятельство, разом настроившее меня на серьезный лад: я с самого начала назвал свою фамилию, не слишком часто встречающуюся фамилию Кларин, ударение на втором слоге. Если предположить, что он, зная о романе Валери, допытывался у нее, как зовут ее любовника, если предположить, что он получил ответ, значит, Лоос, нет, Бендель, с самого начала был в курсе дела. Отсюда и весь этот маскарад, вымышленное имя и прочие небылицы. В эту версию я поверил лишь на мгновение, а затем решил, что сам плету небылицы. Разве Бендель подружился бы со мной? Разве стал бы специально для меня придумывать какую-то опухоль, отправлять Валери на тот свет, только чтобы ввести меня в заблуждение? Все это было бы уж чересчур. Одна только молния в Гайд-парке чего стоит! Случись это с Валери, она наверняка поделилась бы со мной таким необычным и запоминающимся впечатлением. А Бендель не стал бы об этом рассказывать, чтобы не выдать себя. Несомненно, он предположил бы, что я знаю об этом происшествии. Хотя… А что, если история с молнией была попросту выдумана или же заимствована из какой-нибудь газеты? Но зачем? Положим, Лоос временами бывал не в себе, однако душевнобольным он все же не был.

Я сварил лапшу и поджарил глазунью из двух яиц, но ел рассеянно, без аппетита. А потом, усевшись возле камина, опять принялся размышлять, терялся в догадках, переливал из пустого в порожнее. Голова у меня шла кругом, и мерцание пламени, которое обычно меня успокаивает, сейчас только ухудшало мое состояние. Я не сводил глаз с огня и видел там Лооса, тоже глядевшего в огонь, и впервые осознал: если бы Бендель сидел на этом месте, он наверняка возненавидел бы меня и сейчас у меня был бы смертельный враг.

Уймись, приказал я себе. Надо было что-то сделать, чтобы унять внутреннее смятение, вновь овладеть собой. В этот миг я не стремился обрести уверенность, а только лишь ясность в мыслях и остроту взгляда. Я пошел в соседнюю комнату, сел перед лэптопом. Раздался легкий стук, и тут же у меня застучало сердце: я почувствовал — Лоос здесь, он пришел объяснить, почему утром его не оказалось на террасе. Он пришел попрощаться. Я открыл входную дверь. За дверью никого не было, видимо, я ослышался: половицы в доме рассохлись и иногда поскрипывают.

Я закрыл дверь и уселся на прежнее место. Написал две фразы. Все вертится. И вертится все вокруг него. Дальше я не двинулся. То, что меня волновало, нельзя было вколотить в клавиши. Я ходил взад-вперед по комнате. Увидел фотографию Тассо — она стоит на книжной полке — и вспомнил о его авторучке, которую получил в подарок от Магдалены. Ну конечно же, подумал я, и вытащил из нижнего ящика письменного стола пузырек с чернилами. От него исходил запах, какой я иногда ощущал, оказываясь рядом с бабушкой, — запах камфоры. Я промыл перо и резервуар водой, а потом зарядил ручку старыми синими чернилами. Когда я начал писать, чернила очень скоро согрелись до температуры моей руки.

Коротко об авторе

Маркус Вернер родился в 1944 году в Швейцарии, в Эшликоне (кантон Тургау). Изучал германистику, философию и психологию в Цюрихском университете. С 1975 года работал в гимназии в Шафхаузене — сначала старшим преподавателем, затем заведующим учебной частью. С 1990 года целиком посвятил себя литературе.

Герои книг Вернера, дебютировавшего романом «Уход Цюнделя», обычно люди, которые рассказывают о своем восприятии повседневной жизни — незатейливо, с юмором, а порой и с отчаянием, ибо их попытки разобраться в устройстве окружающего мира неизменно терпят крах. Тихое коварство обыденности усугубляется тем, что родные и друзья глухи к их переживаниям и закрывают от них свои сердца. Герои Вернера отстаивают свое право на ошибки и слабости, однако порой проклинают этот мир, свое окружение и — не в последнюю очередь — самих себя.

«Над обрывом» — седьмой роман Маркуса Вернера. Его произведения были переведены на многие языки, отмечены литературными премиями, в частности премией Йозефа Брейтбаха (2000) и премией Иоганна Петера Гебеля (2002).