Книга Старый патагонский экспресс - Пол Теру

— На службу…

— В Германию.

— А… — Он путешествовал вторым классом. Второй класс имел продавленные черные кресла. Первый класс отличался продавленными красными креслами. На некоторых креслах в первом классе еще сохранились подлокотники. Но во втором было немного меньше пассажиров. Как он находит этот вагон?

Он улыбнулся — впервые за время разговора, — и это была улыбка победителя, получившего настоящее удовольствие. Он сказал:

— Три доллара.

Он не был ни первопроходцем, ни любителем автостопа, никаких рюкзаков и компасов. Всего лишь небольшой потертый саквояж, маленькие очки в золоченой оправе, посеревшие от пыли, пустая бутылка от пепси-колы и сэндвич в бумаге. Он сидел с несгибаемой тевтонской выправкой в самом глухом уголке Чиапаса. Его атлас был совсем мал, а других книг у него не было, и он не пил пиво. Самый классический скряга.

Нам предстояло пересесть на другой поезд, с номерами на креслах и купе, и я подумал, что мне придется терпеть свинцовую тяжесть его общества целых два дня. Если у этого бестолкового мексиканского поезда, давно позабывшего о своем расписании, и можно было найти хоть одно преимущество, это была возможность по желанию выбрать себе любое из его продавленных кресел. И здесь не было никаких правил, а если и были, то никто их не соблюдал. И мне не составляло труда избежать общества этого господина — не то, чтобы он его мне навязывал. Скупые люди точно так же прижимисты в дружбе, как в деньгах, они чаще всего подозрительны, недоверчивы и нелюбопытны. В каком-то смысле мне оказалась на руку его заносчивость, хотя она и была результатом исключительно его эгоизма и мелочности. И да: в своем стремлении избежать любого возможного риска он подверг себя самому большому риску в мире — оказался один-одинешенек в смертельно жарком месте, где как никогда может потребоваться помощь друга.

— Желаю приятного пути, — сказал я.

Он кивнул, он не улыбнулся. И это все. Случайное знакомство, не более. Мы легко скользнули мимо друг друга в этом отдаленном уголке земли.

Снова китайский магазин, и снова табачные плантации, и после полудня появились тучи, но жара и не думала спадать. Я растянулся в кресле, заснул и не просыпался до тех пор, пока не раздался вопль одного из гватемальских детей — впрочем, этим он занимался с самого Веракруса — «Поехали!» Только на этот раз он орал мне в лицо. Я распахнул глаза в полной темноте. Поезд стоял, и гватемальская мать склонилась надо мной.

— Если вы собираетесь ехать до границы — а вы именно так и сказали, — мы могли бы вместе нанять такси и потратить меньше денег. Со мной только три маленьких чемодана и эти четверо детей. Мы поместимся на заднем сиденье, а вы поедете рядом с водителем. Что скажете?

Эта поездка оказалась просто ужасной, и я не переставая размышлял над долгожданной возможностью покинуть навсегда Мексику, и этот поезд, и этот город, просто перейдя через границу. Позднее я пришел к выводу, что было бы лучше задержаться и отдохнуть в отеле в Тапачуле, но в ту минуту я ничего не желал так страстно, как убраться отсюда как можно дальше. Итак, я согласился, и уже через полчаса я шел по мосту, пересекая реку Сачиэйт. За спиной у меня остались горы и банановые рощи Мексики, передо мной в лунном свете виднелись черные стены утесов с отливающими синевой джунглями и белыми лианами и лишайниками. И когда шум реки в отдалении затих, я услышал, как пищат летучие мыши.

Глава 6. Поезд на 7:30 до Гватемалы

Гватемала началась как-то внезапно: пограничная река, и на ее дальнем берегу заросшие джунглями обрывы и свисающие лианы. Грозовые тучи проносились перед диском луны, отчего походили на силуэты закутанных в капюшоны друидов в серых лохмотьях. Пограничный поселок Текун-Уман был столь мал, что по сравнению с ним Тапачула казалась настоящей столицей, в которой к тому же, судя по вывеске, имелся отель («Вкусная еда, удобные комнаты, низкие цены»). Я вспоминал о нем, пытаясь проглотить отвратительное блюдо из бобов в сумрачной комнате в гораздо более жалком отеле в Текун-Умане. Это заведение имело название «Жемчужина». Сто лет назад английский путешественник записал, проезжая по Гватемале: «Чужестранец, приехавший сюда без приглашения, может рассчитывать лишь на комнату в заведении самого низкого пошиба, где обычно останавливаются погонщики мулов, ковбои и мелкие торговцы». Но я почему-то находился здесь совсем один. Не было видно даже погонщика мулов, чтобы составить мне компанию. Возле дверей валялась собака, выгрызавшая блох из шерсти на брюхе. Я кинул ей кусок хряща со своей тарелки. Глядя, с какой скоростью собака проглотила его и какой дикой алчностью загорелись ее глаза, я подумал: очень удачно, что поезд уходит отсюда завтра утром.

— Очень рано, — предупредил хозяин отеля. На что я ответил:

— Чем раньше, тем лучше.

Текун-Уман был всего лишь маленьким полустанком, не более того. Но когда-то отсюда до Панамы — в то время глухой колумбийской провинции — простиралось королевство Гватемала. Это было крайне нестабильное и взрывоопасное государство, а после череды революций, завершившихся установлением конституционного режима и видимости независимости, оно стало еще более нестабильным. Ему постоянно угрожала Мексика в лице нелепого императора Итурбида, короновавшего себя самолично, по ехидному выражению Боливара, «милостью Божией и оружия». Однако независимость Гватемалы предполагала органы самоуправления в виде городских советов, и в 1822 году эти самые советы проголосовали за присоединение Гватемалы к Мексике под тем предлогом, что лучше уж отдаться мексиканцам по доброй воле, чем испытывать унижение, будучи побежденными в войне. Однако и сама Мексика не могла похвастаться стабильностью, Итурбида очень скоро заклеймили как тирана, и всего через год Гватемала снова захотела свободы. Ее Национальная ассамблея провозгласила независимость пяти провинций: Гватемалы, Коста-Рики, Гондураса, Никарагуа и Сальвадора.

Номинально они образовали конфедерацию: Объединенные провинции Центральной Америки, хотя на протяжении следующих восьмидесяти лет иностранцы продолжали называть их Гватемалой и описывали и свои приключения в джунглях Коста-Рики и Никарагуа, и переправу на каноэ через озеро Илопанго в Сальвадоре как путешествие по Гватемале. И в то время, как «Гватемала» оставалось неточным названием для этого конгломерата стран, «Объединенные провинции» превратилось в столь же циничный оборот речи, каким в наши дни является название «народная республика» по отношению к какому-нибудь диктаторскому режиму. Как и следовало ожидать, во всех пяти странах разразилась гражданская война, в которой сельское население ополчилось против горожан, консерваторы против либералов, индейцы против испанцев, бедные арендаторы против землевладельцев, а каждая провинция против всех остальных. Союз развалился в звоне оружия и грохоте канонады. На целых пятнадцать лет в этих странах воцарился политический и социальный бедлам, или, как туманно назвали этот период историки, «смута пяти стран». Американские и английские путешественники в сердцах ругались из-за трудностей при перемещении от одной деревни к другой и постоянно жаловались на то, как мало им известно об этом куске земной коры, соединяющей Северную Америку с Южной.