Книга Дом золотой - Светлана Борминская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А я не хочу ругаться, – твердо сказала тетя Фая.
– И не надо, – разрешила Маруся. – Но если тебе лезут в карман, Фай, ты хотя бы посопротивляйся.
– Я подумаю, – согласилась тетя Фая.
А на следующий день Фаину снова окликнули и позвали.
Пальцы длинные, как на руках, высовывались из Зоиных босоножек. Фаина еще в детстве удивлялась такой анатомической подробности ног сестры.
– Ты знаешь что, Фай! – начала Зоя. – Здравствуй, забыла сказать…
– Здравствуй, – придерживая корову, чтобы далеко не ушла, подняла глаза на сестру Фаина.
Зоя в шестьдесят шесть лет выглядела очень даже ничего. Имела зубной протез, рыжий парик из натуральных волос и длинные платья, в обдергайках Зоя не ходила.
– Вот я про что хотела тебе сказать, – начала снова Зоя, натыкаясь на прозрачный Фаин взгляд. – Про корову.
– Ну, што? – кивнула Фаина, глядя, как корова поедает заросли бересклета через дорогу.
– А почему ты коровой одна пользуешься? А? Ведь нам с Юрой по трети коровы положено! – быстро залпом выкрикнула Зоя и уже потише добавила: – Хватит, постыдись! Жадная! Заграбастала всю! А корову зарежь и мяса нам принеси!
– К чему ты это? Разве ты голодная? – перестала дышать тетя Фая.
– А к тому! Голодная, представь! Валентин свое взял, – ворочая глазами с коровы на Фаину, твердо сказала Зоя.
– Што свое?
– А деньги! За телку! Что ты продала! – отрубила Зоя. – Деньги!
– Это как же? – не поняла Фаина.
– А так!
– А при чем тут?..
– Притом! Я тебя засужу! Еще узнаешь, погоди.
Дела…
Тетя Фая посмотрела на белый свет и удивилась.
Дед Сережа Фазанов, когда был молодой, играл на трубе в Соборском ресторане «Три свечи» и дул в тромбон на всех похоронах. И так всю жизнь, пока не устарел и не потерял товарный вид вечного молодца и не перешел на почетную должность сторожа при местном безалкогольном кооперативе, в котором из осетинского спирта мешали все-все-все – и ром, и портвейн, и бренди.
Ухаживал за Фаиной дед Сережа залихватски – встречал-провожал, ходил враскачку, как моряк, когда шла Фаина с выпаса, и как-то раза три-четыре дул в свою трубу под окном любимой женщины «Кондора», который все летал над Андами.
– Какого себе Пудельмана нашла, – Валентин скабрезно улыбался на идущих по дороге корову и Фаину, за которыми с баяном шел дед Сережа и не пел, правда, но пытался. – Зоя, дорогая, меня сейчас вырвет.
– И меня, мам, – голосом избалованной девочки жаловалась от второго окна Злата.
– А мы пойдем за терраску блеванем, – дружно сообщали внучата Темочка и Аленка.
Зоя кусала губы и молчала. Ни слова.
Много ли вы знаете добрых старичков и сердечных старушек? Несть им числа.
Старость надо уважать. Никто ее не избежит, если, конечно, не помрет сразу после получения первой пенсии, опившись красного вина. Торопливые люди были всегда. Не подражайте им, идите своей магистралью.
Как хорошо спать до часу, сразу обедать и сидеть у окна за бегониями, наблюдая интересные события на улице, по которой сам целых сорок лет колесом катился на работу. Как душевно просто сидеть, не тревожась больше о куске хлеба в свой рот.
Дед Сережа любил так посидеть, но и за работу держался. Спал через ночь не дома, а охраняя вверенный ему цех по розливу безалкогольных вин.
И вот отправился он в тот день с утра на центральный соборский базар купить леску, струны гитарные и мячиков для пинг-понга. Нарядился, надел джинсы, кителек, фуражку железнодорожную и ботинки на шнурках.
Сначала зашел в рюмочную, потом в пельменную, а на обратном пути, нагруженный и потный, зашел на вокзал купить пончиков близнецам, взял целый килограмм и пудры велел, чтоб насыпали, не жалели.
И вот, сворачивая на родную улицу, нос к носу столкнулся с Валентином Нафигулиным, Фаиным зятем.
Валентин нес на коромысле две полные фляги с водой и не шел, а бежал.
Сила, подумал про себя дед Сережа и вдруг вспомнил что-то про деньги за телочку, которые этот самый Валентин…
– Эй! Ты чего к Фае лазишь? – заступив дорогу бегущему, начал заикаться дед.
– Какие проблемы? – бодро заулыбался Валентин. И обогнув деда по косой, помчался к своему дому.
– Ты!.. Ты это?! – только и успел выговорить дед. – Ты не придуривайся, кострома!
Только асфальт плавился на том самом месте. Бывают поздней весной в мае такие жаркие дни, всего пять или шесть, – деревья голые, а асфальт течет, как ириски на огне.
– Фая, я ему сказал, – вместе с покупками пришел к Фаине дед. – Хочешь, я сына попрошу этому Валентину ум прочистить?
– А что он тебе сказал?
Дед повторил.
– А ты ему?
Дед Сережа поскреб под фуражкой, вспомнил два свои слова…
– Ну, я вот это…
Тетя Фая сидела на приступках и думала.
И ничего ей на ум не приходило. Оставалось, как всегда, одно – жить и ждать.
Все воспоминания, от которых тает сердце у Фаины, были об отце. Александре Васильевиче.
Мамы любят сынов, а дочки отцов. Все об этом знают. Фаина Александровна так, как папу Сашеньку, никого не полюбила. Уже сколько, а вы посчитайте с тридцать второго года. Много лет той любви.
Конечно, это хорошо, что не одна я. И Маруся у меня рядом живет, какая-никакая, а подруга, и дед Сережа… Не оставляет Господь без людей. Вот если бы совсем одной и такая напасть, можно ведь от грусти и умом тронуться…
Тетя Фая с юности очень боялась сойти с ума, вот блажь-то! Но часто, часто, когда случались с ней всякие невыносимые вещи, несчастья от людей и многие дни грусти, она спрашивала себя со всей строгостью:
– А в уме ли я? Не привиделось ли мне? А не наговариваю ли я на того доброго человека, который меня из автобуса взашей вытолкал?.. – Или: – А не споткнулась ли я сама? – первым делом спросила себя тогда еще молодая Файка, когда сбил ее на пустой утренней дороге тот велосипедист-садист.
И хоть за девять лет, как умерла мама, много не очень милого было со стороны брата Юрия и сестры Зои, все равно, первым делом тетя Фаина продолжала спрашивать себя – а не кажется ли ей? Может, они ее все-таки любят?
Сама-то тетя Фаина тоже грешна и смерти желала один раз… Гитлеру! За папу Александра Васильевича, за милого голубоглазого высокого папу, лучше которого разве только Бог Иисус Христос. Нет. Папа лучше был.
