Книга Зверинец Джемрака - Кэрол Берч

Утром мы первым делом увидели бесконечный голубой берег. Долгое время мы шли гладко, и на судне воцарился странный покой. Мне казалось, мы достигли легендарных земель, где живут сирены, где русалки распевают свои песни, а поедатели лотоса утоляют свой вечный голод, где Синдбад-мореход расхаживает по палубе, мечтая о хрустальных источниках и пещерах, полных рубинов. Мне представлялись острова, которые появляются и исчезают, открываются мореплавателям и пропадают с карт. Дни сменяли друг друга, и я впал в состояние продолжительного восторга. Время от времени нам попадались киты, и корабль вновь погружался в запах горящей плоти и кипящего жира, но мы выплывали из вонючего облака на простор, где воздух был пьяняще сладок, полон ароматов яблок, специй и цветов. У острова с белым песком и кокосовыми пальмами за нами увязалась стайка дельфинов, и пару миль животные шли на кильватерной волне, разрезая воздух блестящими спинами. Потом дельфины покинули нас и забрали с собой безмятежный покой. После их ухода бриз задул сильнее, его бодрые порывы сопровождались свистом. По правому борту тянулся скалистый берег с длинной полосой переливающегося на солнце пляжа, и волны поднимались и разбивались о песок. По всей длине берега к его краю вплотную подступали плотные зеленые джунгли, откуда в промежутках между порывами ветра доносилось слабое, но вполне отчетливое гудение. Звук был вялый, задумчивый, будто некий голос пытался определить границы своего диапазона. Гудение составляло единое целое со всей окружающей картиной. Меня этот звук напугал: голос джунглей прорывался сквозь воздух, который своей растущей разреженностью предвещал сильный туман.

Дельфины вызвали ветер, ветер вызвал гудение, гудение вызвало туман — примерно так я себе это представлял.

Подобные ощущения возникали у меня уже много раз. Одно влечет за собой другое, словно ноты в песне.

Бриз совершенно стих, и с небес, точно из перевернутого ведра, обрушился ливень. С края неба доносились раскаты грома, будто старый пес глухо рычал во сне. Я спустился с мачты. Над джунглями пронеслась рассеянная вспышка молнии. Все кругом стало серым и сдвинулось со своих мест, а мы задраили люки и продолжили путь. Дождь барабанил по палубе часа три, а то и дольше, но шторма мы так и не дождались. Настоящая буря разыгралась по другую сторону от острова. Когда небо прорезала молния, серебряные отсветы пробегали по мачте, реям и нактоузу и дальше — по величественной, распростертой до горизонта скатерти моря.

К вечеру ливень поутих. Мы забрались подальше в бухту того же или соседнего острова. Уилсон Прайд приготовил отменную тушеную грудинку с бобами и клецками, и мы ели прямо на камбузе, чтобы не мокнуть под дождем. Я стоял на второй вахте, и когда отправился спать, дождь еще шел, но утром в щели палубы над кубриком уже светило палящее белое солнце. Палуба была залита светом, от вчерашней сырости не осталось и следа. Капитан стоял на корме и беседовал с первым помощником. Мистер Рейни был явно чем-то озабочен. По его раскрасневшемуся лицу и возбужденному тону можно было подумать, что они с капитаном ругаются, но Проктор при этом посмеивался с самым довольным видом. Капитан что-то сказал, после чего Рейни резко развернулся и ушел.

Позднее Габриэль сообщил нам, что речь шла о покупке дополнительного вельбота. Запасных шлюпок у нас не было, и Рейни предлагал как можно скорее зайти в какой-нибудь порт и прикупить там шлюпку. Поначалу старпом хотел вернуться в Сурабаю, но капитан заявил, что мы ушли уже слишком далеко и поплывем прямо на остров Ломблен, где Дэн Раймер надеялся разыскать китолова с Ламалеры, того, который видел дракона, выходившего из леса, — человека, на которого ссылался его друг из Сурабаи. Комера тоже предлагал вернуться, но Дэн Раймер пообещал, что вельбот можно будет купить на острове Ломблен.

Вельбот на Ломблен мы купить не смогли. Шлюпки там были, но нам их не продали. Правда, на тот момент мы еще не знали, что так случится, а потому направились дальше и спустя три дня уже были у берегов острова.

7

— Господи, пожалуйста, скажи Билли Стоку, чтобы он перестал пугать маленьких…

В момент пробуждения у меня в голове раздается голос того старого негра, Сэма. Сэма Проффита. Звучащий сквозь время, внезапно, совершенно реальный, как спазм в мозгу, как само время, как мгновение, — ясно звучащий у меня в голове, будто Сэм стоит посреди комнаты. Так же как он стоял на нижнем баке, молитвенно сложив руки, — тогда; но тогда — это сейчас: глаза его закрыты, на высохших губах — озорная усмешка. Благочестивый старик, на него струится изменчивый свет, серые стены — в пятнах и точках. Как же красиво!..

Было темно, меня качало на каких-то волнах, это могли быть морские или иные волны — какие угодно. Подо мною вздымались вязкие темные волны сна. Сначала я подумал, что это «Драго», наш старый катер, и что я лежу на сухом настиле, пока он движется вниз по Темзе, к морю.

Но «Драго» давно развалился. Теперь я живу здесь. Меня снова разбудил какой-то голос, сливавшийся с гулом других голосов, доносившихся с улицы. Где-то рядом слышалось пение — может, в аллее между Рэтклифф-хайвей и Пеннингтон-стрит, — пьяное и прекрасное, как пение падших ангелов. Кто она, эта певунья? Сирена со скал, чей серебряный голос, острый как нож, прорезает вязкую тьму? Теперь я живу здесь, и это идет мне на пользу. Здесь есть подернутые дымом крыши, которыми можно любоваться, над ними красивое северное небо, которое никогда не полыхает пламенем. Я очень люблю эти крыши, так сильно, что слезы наворачиваются на глаза. Лондон, как я мечтал о тебе в жарких странах! Цветы, фрукты, вино и деревья, высокие и стройные темнокожие мальчики, ныряющие за жемчугом, огромные волны, накатывающие на берег, обезьяны на деревьях, с длинными лапами и худыми мордами, свирепые глаза взрослых обезьян и кроткие испуганные взгляды их детенышей, цепляющихся за животы своих мамаш. Синий свет, оседающий на горизонте. Цвета края земли…

Цвета индиго.

Он мерцает…

Я плыву, как Синдбад, по неведомым восточным морям, и большая звезда падает с темного неба, где-то рядом поют сирены, и Сэм Проффит говорит:

— Господи, пожалуйста, скажи Билли Стоку, чтобы он перестал пугать маленьких!

При этих словах раздалось хихиканье: ведь Билли был мой ровесник, и мы с ним оказались чуть ли не самыми молодыми членами команды, моложе — только Феликс. Билли знал кучу жутких историй про каннибалов, способных высосать человеку мозг, пока тот еще жив.

Сэм стоит на баке, грязный, в лохмотьях, — знатный исполнитель гимнов и чтец молитв. А молитвы нам нынче очень нужны. Завтра высаживаемся на очередной остров. Тот самый остров — мы все это чувствуем. Он как-то связан с двумя малайскими следопытами, которых Дэн подобрал на острове Сумба, где мы слушали гонги и видели, как над деревьями поднимается дым от погребального костра. Мы отправились в деревню и пили там горький напиток, и повсюду нас окружали птицы — зеленые стайки перелетали с места на место на фоне ярко-голубого неба, разом, точно по команде, вставая на крыло. Я лежал на спине и вглядывался в эту яркость до боли в глазах, думая о том, что птицы должны жить на свободе. Мы ждали возвращения Дэна. Он куда-то отправился со своими расспросами, а потом вернулся, приведя с собой двух молчаливых, но дружелюбных охотников: один улыбался, второй — нет. Еще Дэн принес красные зубы. У охотника, который улыбался, на лбу были вытатуированы синие знаки. Малайцы спали вместе с нами в кубрике, но языка нашего не понимали. С тех пор как мы побывали на последнем острове, девятом или десятом по счету, оба туземца заметно посерьезнели. Острова были совершенно дикими. Именно к этому я всегда стремился: увидеть дикий, нетронутый мир — и теперь вглядывался в него, насколько хватало сил. Хочется взобраться по склону вулкана и заглянуть в его жерло. Это как смотреть в глаза животным. В вулкане есть что-то от дракона. Почему бы в этих краях не водиться зверям, похожим на драконов?