Книга Проблеск истины - Эрнест Хемингуэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За время моего пребывания в Африке я солгал о Мейито всего один раз: по поводу его семейного положения. Мвинди, будучи горячим почитателем Мейито, спросил меня впрямую, сколько у него жен. Вопрос был деликатный, не из числа тех, что можно походя задать Отцу, хотя ответ на него интересовал многих. Мвинди выглядел хмуро; очевидно, вопросу предшествовала дискуссия, которую ему поручили разрешить.
Тщательно обдумав необычный вопрос и взвесив возможные последствия, я ответил, как подобает настоящему мзи:
— У него на родине никому бы не пришло в голову их пересчитывать.
— Ндио, — кивнул Мвинди и отошел так же хмуро, как и подошел.
На самом деле у Мейито была одна-единственная жена, очаровательнейшая женщина.
Сегодня, возвращаясь из продрогшей Шамбы, мы с Нгуи занимались тем, чем обожают заниматься все мужчины: планировали операцию, которая никогда не состоится.
— Решено, — сказал я. — Шамба будет нашей.
— Отлично.
— Кто возьмет Деббу?
— Бери ты. Она и так твоя невеста.
— Годится. Как будем держать позицию, когда на штурм будут брошены подразделения КАР?
— Свяжемся с Мейито, он пришлет подкрепление.
— Мейито сейчас в Гонконге.
— У нас есть самолет.
— Слишком мал. Как будем справляться без Мейито?
— Уйдем в горы.
— Слишком холодно, не сезон. Да и Шамбу потеряем.
— Война — дерьмо!
— Кто бы спорил.
Мы обменялись улыбками.
— Давай по-другому, — сказал я. — Будем брать Шамбу постепенно, день за днем. Куда торопиться? У нас есть то, что старики надеются получить, когда умрут. Мы славно охотимся, едим доброе мясо. Выпить тоже можем, только надо дождаться, когда мемсаиб убьет льва. После смерти нас ожидают Счастливые Охотничьи Угодья. Будем радоваться, пока живы.
Глухой Мтука не слышал наш разговор. Он походил на отличный движок, от которого отсоединили приборы. Такие случаи описаны в литературе. Зрение у него было лучше, чем у нас всех, вместе взятых; машину он водил как бог; экстрасенсорным восприятием, если такая вещь действительно существует, обладал удивительным. Когда мы подъехали к лагерю, он сказал, резюмируя разговор, из которого не слышал ни слова:
— Да, так гораздо лучше.
Его глаза светились состраданием и любовью ко всему живому: добрейший человек, которому я даже в свои лучшие минуты в подметки не годился. Он протянул мне табакерку: обычный, в общем, снафф, за исключением пары фирменных добавок Арапа Майны. Я захватил в щепоть добрую порцию и отправил под верхнюю губу.
Ни один из нас с утра не пил. Мтука от холода горбил спину и хохлился, как журавль. Небо затянули низкие облака. Я вернул Мтуке табакерку, и он сказал:
— Вакамба ту.
Мы оба это знали, и добавить было нечего; он принялся укрывать машину, а я ушел к палатке.
— Как Шамба? — спросила мисс Мэри.
— В порядке. Холодно у них.
— Моя помощь нужна?
Ах ты мой добрый котенок, подумал я и ответил:
— Нет, спасибо. На днях привезу Вдове аптечку, научу пользоваться. А то у детей глаза гноятся, позор для вакамба.
— И для кого угодно.
— Пойду переговорю с Арапом Майной. Передай, пожалуйста, Мвинди, чтобы приготовил ванну.
Я рассказал Арапу Майне, как лев сегодня утром уходил в лес с набитым брюхом. Арап Майна заключил, что в эту ночь лев на охоту не выйдет, да и львицы тоже, хотя насчет них уверенности не было. Я признался, что подумывал подстрелить какую-нибудь дичь и подбросить тушу льву в качестве приманки. Арап Майна возразил, что лев для таких фокусов слишком умен.
В Африке люди большую часть времени проводят в разговорах. Так обстоят дела везде, где грамотность невысока. Однако стоит начаться охоте, и болтовня прекращается, все понимают друг друга без слов; к тому же язык в жару присыхает к гортани, особо не поболтаешь. Накануне вечером, правда, все говорят весьма оживленно, строят планы, которые чем детальнее, тем меньше от них пользы.
Ночью, когда все уже спали, лев показал, чего стоят наши планы. Сперва он подал голос к северу от аэродрома, затем начал неторопливо перемещаться. Чуть погодя к нему присоединился лев помельче. Некоторое время было тихо, а потом вдруг заговорили гиены, и по их хохочущим голосам я понял, что львы не остались без ужина. Визгливый хор сменился звуками короткой схватки — очевидно, львы делили добычу — и тут же возобновился с новой силой.
— А вы с Арапом Майной говорили, что сегодня он на охоту не пойдет, — пробормотала Мэри сквозь сон.
— Да, кто-то кого-то загрыз, — ответил я.
— Утром расскажете друг другу об этом. А сейчас мне надо выспаться, а то опять буду не в духе.
Я еще управлялся с ветчиной, яйцами, жареным хлебом, кофе и джемом, а Мэри уже приканчивала вторую чашку кофе; настроение у нее было боевое.
— Мы когда-нибудь сдвинемся с мертвой точки?
— Сдвинемся.
— Он каждое утро нас дурачит и может вечно продолжать.
— Не может. Будем выманивать его все дальше и дальше; он ошибется, и ты его убьешь.
После обеда мы провели операцию против бабуинов. Они разоряли окрестные шамбы, и в наши обязанности входил контроль их популяции. Делали мы это весьма дурацким способом: настигали бабуинские банды в чистом поле и вели по ним беспорядочный огонь, пока они улепетывали в ближайшую чащу. Детали я опущу, чтобы не бесить защитников животных. Скажу только, что эти злобные твари не имели шанса на нас напасть, и когда я к ним приближался, их внушительные собачьи челюсти были сведены судорогой смерти.
Вернувшись в лагерь с четырьмя обезображенными трупами, мы обнаружили, что Джи-Си уже прибыл — запыленный, изможденный и довольный жизнью.
— Добрый день, генерал! — Он заглянул в кузов и улыбнулся. — Бабуинчики? Ну-ну. Две парочки. Красавцы! Закажешь чучела у Роланда Уорда?
— Конечно, групповую инсталляцию. В центре мы с тобой, по краям они.
— Как поживаете? Как мисс Мэри?
— Ты что, ее не видел?
— Она ушла на прогулку с Чаро.
— У нее все в порядке. Нервничает из-за льва, но боевой дух на высоте.
— А у меня нет. Выпьем?
— Самое дело после бабуинов.
— Планируем устроить на них большую облаву. — Джи-Си снял пыльный берет и достал пухлый конверт из кармана. — Вот, ознакомься и заучи свою роль.
Пока я читал план операции, он подозвал Нгуи и распорядился насчет выпивки. Я проглядел бумаги по диагонали, пропуская все, что не имело отношения к нам или требовало работы с картой.