Книга Осада церкви Святого Спаса - Горан Петрович

– Предатель!

– Смерть!

– Смерть предателям!

Все закончилось в начале 1204 года, причем в полном соответствии с обычаями, в трех ключевых местах Константинополя. Псевдогосударя Исаака II вернули в ту же темницу, из которой он недавно был избавлен и где потерял рассудок еще во время первого заточения. («Что бы он делал в залах Влахернского дворца, когда даже одиночка для него так велика, что и в ней он не может собрать воедино свой разум. Если сумеет собрать хотя бы половину, пусть тут же призовет нас!» – гласило суровое объяснение.) В великолепнейшей церкви Святой Софии в качестве нового василевса был венчан на царствование тот самый военачальник, теперь под именем Алексея V Дука Мурцуфла. («Договоренности с осаждающими не имеют более никакой силы, языкословы уведомляют нас, что, разговаривая с латинянами, мы только портим свой родной язык!» – заявил после коронации новый император.) Всего за четверть часа до его рукоположения посреди Ипподрома в одной из восемнадцати бочек с обещаниями был публично утоплен свергнутый царевич Алексей IV. (Осужденный молил о пощаде, каялся во всех своих грехах, потом вырывался с душераздирающими криками, отчаянно брыкался и затих только после того, как вся его жизнь вместилась в несколько жалких пузырьков. Давно уже у жителей Константинополя не было такого развлечения!)

А чтобы унизить латинян и дать доказательство твердости своего намерения не соглашаться на их условия, новый владыка Византии приказал вылить на крестоносцев и венецианцев содержимое всех восемнадцати бочек с сывороткой обещаний, в которых так и не створожился сыр. Вместе с неудовлетворенными требованиями вниз с городских стен полетело и мертвое, уже раздувшееся тело принца-претендента.

Потом один из командовавших обороной города, Феодор Ласкарис, особо отличавшийся храбростью, прямо с башни над Друнгаровыми воротами, не обращая внимания на дождь стрел, дал ясный ответ дожу Энрико Дандоло и предводителям крестоносцев графу Балдуину Фландрскому и маркграфу Бонифацио Монферратскому:

– Вот вам обещания! А вот вам и падаль! В гордом Царыраде пастухов нет! Поступайте как знаете! Сами позаботьтесь о том, как сделать сыр из его слов!

Тринадцатый день

I

Песочные часы святого Петра

Как говорит одна древняя легенда, которая позже неоднократно богато одевалась в разные апокрифические тексты, у святого Петра наряду с многими известными всем обязанностями имелось одно особо важное дело, а именно – тщательно следить за песочными часами Господа. В частности, как говорит эта почти невероятная история, где-то среди самых высших небес находилось просторное помещение (на одной старинной раскрашенной гравюре это изображалось как небольшое астральное пространство), в котором хранились сотни тысяч песочных часов. Каждые что-то отмеряли, каждые показывали состояние определенной вещи, судьба каждой вещи через узкий проход перетекала из одного прозрачного пузыря в другой.

Итак, о песочных часах, или, как их подчеркнуто именуют отдельные источники, о «песочниках», заботился святой Петр. Надзиравший над Господними мерами и весами, он точно знал, когда какие часы перевернуть, – существовала неизменная последовательность для всех имеющихся на земле и, разумеется, на небесах вещей, и было очень важно, даже решающе важно, чтобы эта последовательность строго соблюдалась. Некоторые часы следовало переворачивать головокружительно часто, содержимое других, медлительных, пересыпалось десятки дней, месяцев и даже лет, к третьим не нужно было прикасаться столетиями, а одни, особенно древние, не пересыпались еще с самого Сотворения Мира.

Всего в целом часов было столько же, сколько и мер и весов, и это число находилось где-то на самой границе между бесконечным и конечным. Вселенная вся сшита этой тоненькой ниткой. Если же рассмотреть в отдельности, то часов было столько же, сколько имелось и видов их содержимого. В некоторых действительно находился самый настоящий песок. Одни такие часы определяли перемещение дюн в пустынях по всему свету. В других вместо песчинок пересыпались звезды. Часто приходится сталкиваться с заблуждением бдительных астрономов, уверенных в том, что существуют падающие звезды. Но когда наступит определенный момент, когда святой Петр снова перевернет эти определенные часы, все звезды снова, одна за другой скользнут к своей первоначальной небесной исходной точке. Третьи часы содержали просто-напросто иначе, чем обычно, расположенные смены времен года. Внутри четвертых часов день постепенно переливался в ночь. С вечера же – наоборот, ночь медленно капала в прозрачный пузырь дня. В пятых часах отлив смиренно отступал под натиском прилива. По шестым равнялись голубые морские киты. По седьмым – ежи, муравьиные львы, гидры и саламандры. По восьмым – длинношеие аисты, горные люцилии, одинокие дрофы или обычные перелетные утки. И так по порядку, вдоль полок всего небесного помещения, хотя некоторые апокрифы клятвенно заверяют, что речь идет об астральном пространстве. Перемен в природе весьма много. И все они происходят весьма тихо. И всегда именно тогда, когда нужно.

Часы существовали не только для явлений природы, но и для всего остального. Дата падения какого-нибудь королевства определялась не фактом захвата его столицы, а тем часом, когда соскользнула вниз последняя песчинка существования этого королевства. Тогда святой Петр снова поворачивал течение, и уже другое царство начинало движение к своему концу.

Подобным же образом и люди имели свой судный час. Адам, Сиф, Енос, Каинан, Малелеил, Иаред, Енох, Мафусал, Ной и так далее. Когда кто-то умирал, говорили:

– Вот ты прах и в прах обратишься, когда твой последний час остановится в горлышке песчаных часов.

II

Но и это не все, точно так же, как простое существование не является полнотой жизни

Но и это еще было не все, точно так же, как и простое существование вовсе не является полнотой жизни. На полках святого Петра были расставлены по видам и разные другие песчаные часы. У сербов, которые верили в устное предание (а сербы вообще известны чрезмерной доверчивостью к всевозможным россказням), устоялось мнение, что где-то существовали песочные часы, через которые протекали человеческие характеры, и, следовательно, характеры двух известных исторических лиц, двух братьев, двух королей – Стефана Драгутина и Стефана Милутина.

Действительно, если рассмотреть поближе двух этих преславных государей, нетрудно заметить большую разницу между ними. Власть от Драгутина перешла к Милутину. И этим все сказано. Мучительно говорить о том, как родственник наносит удар родственнику, как два отростка одного корня пытаются заглушить друг друга, как братья грызутся и дерутся за отцово наследие. Первый женился только один раз, как на то и благословляет Спаситель. Если он и обладал чувственностью, то вся она перетекла к его брату, у которого телесных желаний было в таком избытке, что хватило бы и на нескольких более молодых мужчин. В этом отношении Милутин без труда разъединял то, что соединил Господь, – себе и собственному греху он бурно угождал по крайней мере пять раз. В то время как первый одевался в грубую власяницу, спать ложился в узкий фоб, наполненный острыми камнями, кусками льда или сухими колючками, а из государевых регалий носил только акакию, Милутин любил изысканные ткани, нежно вышитые горным золотом и морским жемчугом и отороченные непрекращающимся ласковым шорохом. В одиночестве он забирался в снах недостойно далеко, укрывшись молодым шелком, на подушках из распушенных перышек крыльев лесных волшебниц, и иногда возвращался в явь полностью отсутствующим. Наряду со скипетром и золотой державой он имел и венец, причем драгоценные камни в нем заменялись в соответствии с временем года. Драгутин за всю свою жизнь совершил многие и великие подвиги, но не придавал значения рассказам об этом. Милутин же считал весьма важным, чтобы молва о его подвигах разносилась как можно дальше и как можно шире, кроме того, он повсюду публично и с тщеславием демонстрировал умение владеть собственной бородой так, словно это его третья рука. Несмотря на постоянные предостережения духовника Тимофея о том, что в один прекрасный день он может споткнуться об это «недостойное чудо ради чуда», у Милутина не хватало сил перекрыть волосам своей бороды внутренний источник суетности. Первый король лично надзирал за работой мастерской, в которой изготовляли некоторые драгоценные предметы, одаривая обедневшие или ограбленные монастыри подсвечниками, потирами, дискосами, древками для хоругвей, звездами, рипидами, ложками, антиминсами, кадилами, пятихлебницами, дарохранительницами и другими священными сосудами. Второй прорубал дороги, размечал границы, оседлывал мостами реки, основывал площади, возводил в монастырях башни, строил ксенодохии, обновлял церкви или воздвигал величественные храмы, не только в своем королевстве, но и в аббатстве Sancta Maria de Rotezo, и в Салониках, и на Афоне, и в знаменитом монастыре Продром в Царьграде, и даже на Синае – за менее заметные дела он брался неохотно. И, наконец, Стефан Драгутин жил на печальном Севере, в скромном городе по имени Дебрц, настолько тихо и бережливо, что от каждого года ему оставалось по сотне дней. Стефан Милутин разместился в своей резиденции на торопливом Юге, в роскошной столице Скопье, нещадно тратя два часа за один, так что нехватку времени ему приходилось восполнять, сидя и во дворцах во Врхлабе, Пауни и Неродимле. И если бы у кого-то нашлись силы посмотреть на все это со стороны, он смог бы легко убедиться в том, что по всей сербской земле протянулись огромные песочные часы, поставленные таким образом, что все земные особенности Драгутина перетекают с Севера на Юг, от первого брата ко второму.