Книга Ричард Львиное Сердце: Поющий король - Александр Сегень

Через пару дней после отплытия короля Франции Ричарду было доложено, что флот полностью готов к отправке, но Ричард повелел еще раз произвести тщательнейшую проверку состояния всех своих боевых сил. Робер де Шомон с неудовольствием проворчал:

— Через пять дней — Вход Господень в Иерусалим. Чего доброго, король Франции получит благословение свыше и быстро долетит до Святой Земли.

— И что? — хмыкнул Ричард. — Войдет в Иерусалим на белом осляти? Не смеши меня, Кёрдур, Филу — не Господь!

— Да уж, далеко не Господь, — согласился тамплиер.

В Лазареву субботу Ричарду еще раз было доложено о полной готовности кораблей и воинства к отплытию из Мессины. Но на другой день море снова разгулялось. Лишь к вечеру Великого вторника на небе вновь засияло жаркое весеннее солнце и валы волн ушли на восток, зазывая крестоносцев следовать за ними. Выйдя на берег вдвоем с Беренгарией, Ричард вдыхал полной грудью зовущий морской воздух, чувствуя во всем теле великопостную легкость, и сказал счастливым голосом:

— Завтра, любовь моя!

Глава тринадцатая

СОЛНЦЕ РАДУЕТСЯ ВЕЛИКОЙ СРЕДЕ, ВЕТЕР ЯВЛЯЕТСЯ НА ВЕЛИКИЙ ЧЕТВЕРГ, БУРЯ ПРАЗДНУЕТ ВЕЛИКУЮ ПЯТНИЦУ

Как и все предыдущие дни, Ричард и в Страстную среду проснулся на рассвете, помолился вместе с греческими монахами, получил благословение у игумена и приступил к сборам в дорогу. Первым от пристани отчаливал огромный бюсс[52], на котором в сопровождении целого войска должны были плыть принцесса Беренгария и вдовствующая королева Сицилии Иоанна. Ричард, как водится, намеревался плыть позади своего флота на легком энеке, в окружении небольшого количества приближенных. Он намеренно разлучался с невестой, чтобы сейчас, на Страстной седмице, не сходить с ума от ее красоты.

— Смотри, Беранжера, — говорил он, провожая милую на борт корабля, — какой сильный попутный ветер пришел за нами сюда в Мессину. Вот увидишь, он быстро понесет нас, и через пару дней неподъемный бюсс, как легкая ласточка, доставит тебя к заветному берегу Сирии. Только представь себе: утро Великой субботы, крестоносцы, осаждающие Сен-Жан-д’Акр[53], пребывают в предвкушении праздника Пасхи. В их сердцах возрастает ожидание чего-то прекрасного и великого. И тут появляемся мы с тобой — король Англии и его несравненная невеста. Мы празднуем Светлое Христово Воскресение, затем ангелы-хранители ведут нас, мы захватываем Сен-Жан-д’Акр и тотчас, на крыльях победы, движемся к Святому Граду. И вот уже он — наш! И мы играем нашу долгожданную свадьбу в освобожденном Иерусалиме, нас венчают в храме Гроба Господня подле сладчайшего камня, на коем Он лежал и воскрес, смертию смерть поправ… Ты видишь это, любимая?

— Да, любимый! Вижу так ясно, словно это не в будущем, а уже в прошлом, — отвечала Беренгария. — Я так счастлива, что ты все продумал, что мы не обвенчались тут, в этой опостылевшей Мессине, а будем обвенчаны самим Господом в Иерусалиме. Я верю всем твоим словам и обещаниям так, будто все знаю наперед, будто кто-то свыше шепчет мне: «Все сбудется».

— Я тоже небывало счастлив, что мы так долго терпим, — продолжал Ричард, еле сдерживаясь, чтобы не схватить Беренгарию за руку и не припасть к ее тонким пальцам губами. — Господь обязательно вознаградит нас за наше долготерпение и выдержку. Наша свадьба будет сладостной, как хорошо выдержанное вино. Впереди я вижу только свет, только свет!

Так они стояли, восторженные и счастливые, прощаясь и мечтая, покуда кормчий бюсса не возвестил отплытие. Все же поцеловав руку Беренгарии, Ричард со стоном сбежал по корабельным сходням и оглянулся. Беренгария махала ему рукой, словно птица крылом — по итальянской новизне к рукавам ее шелкового ярко-красного шенса были пришиты широкие, как крылья, манжеты. Золотой венец, украшенный рубинами, ярко сверкал на солнце.

— Боже! Как хорошо, что между нами еще ничего не произошло! — прошептал Ричард, и глаза его наполнились слезами.

— Ты плачешь, рыжик! — удивилась стоящая рядом с Ричардом Элеонора. — Неужели ты и впрямь так сильно влюблен в нее?

— Да, мама.

— Завидую! Только твой отец был однажды влюблен точно так же, как ты сейчас.

— В кого?

— В меня, в кого же еще! Ты еще спрашиваешь, рыжий нахал! Только твой отец способен был так долго любить и ждать. Я рада, что наконец-то увидела подобное чувство и в тебе. Мне оно, увы, никогда не было свойственно.

Корабль, увозящий Беренгарию, быстро удалялся, уменьшаясь в размерах. Вот уже видно было лишь, как сверкает золотая точка короны принцессы. Другие корабли, отчалив, устремились в плаванье, заслоняя собой заветный бюсс.

— Теперь можно бы и перекусить, — весело сказал Ричард. — Я два дня ничего не ел.

— Голодному легче переносить морскую болезнь, — сказала Элеонора.

— Я никогда не мучился морской болезнью, мама.

Он с каким-то особенным удовольствием произносил сейчас «мама», будто предчувствовал, что недолго остается ему называть этим словом живую женщину.

Прямо тут, на пристани, им поставили стол. Ричард, Элеонора, Амбруаз, Робер де Шомон, барон Меркадье и граф де Дрё уселись в последний раз позавтракать и одновременно пообедать в Мессине. К ним присоединился Танкред Лечче, явившийся пожелать крестоносцам попутного ветра. Словно и не было вражды из-за наследства Гвильельмо Доброго, словно и не было войны и кровопролития. Ричард ел вареные овощи, остальные позволили себе морских козявок — креветок и омаров, а Элеоноре подали даже рыбу.

— А ты помнишь, рыжик, как мы ходили с тобой в крестовый поход? — спросила Элеонора.

— Как? — удивился Танкред. — Разве эн Ришар уже был в крестовом походе?

— Разумеется, — отвечала Элеонора. — Может быть, вы не знаете о том, что я участница двух крестовых походов?

— Простите, ваше величество, — смутился король Сицилии, — я хорошо знаю о вашем участии в той несчастной перегринации, когда вы побывали в Святой Земле еще с вашим первым супругом, королем Франции Людовиком. Какой же был второй поход?

— Маримадленский! — возмущенно отвечала Элеонора. — Вы что, никогда не слыхали о Маримадленском крестовом походе? Безобразие! Ришар был еще тогда совсем маленький. Вместе с ним и его старшим братцем, покойничком Годфруа, я путешествовала по Лангедоку в сопровождении странствующих трубадуров, которых возглавляли граф Раймон Тулузский и Бернар де Вентадорн, и рыцарей тамплиеров, возглавляемых самим магистром Бертраном де Бланшфором. Де Вентадорн тогда образовал орден странствующих трубадуров наподобие ордена тамплиеров. Это было весело. Всю зиму мы развлекались в Тулузе, а по весне захотелось какого-то движения. Я и придумала тогда Маримадленский поход. Позаимствовала латы у одного молоденького рыцаря, Филиппа дю Плесси, и в этих латах явилась на очередную пирушку. В руках у меня был меч, поверх доспехов надето белоснежное блио, а на плечи накинут белоснежный плащ, и когда я повернулась ко всем спиною, то люди увидели на спине у меня две огромные красные буквы, вшитые одна в другую — М и М. Все так и разинули рты, ожидая, что будет дальше, а я заговорила, как некогда Папа Урбан, призывая к Первому крестовому походу. Только Папа Урбан говорил так, будто через него говорит Христос, а я говорила так, будто через меня говорит Мария Магдалина.