Книга Дочь колдуньи - Кэтлин Кент

Когда мои пальцы переставали слушаться, она читала мне вслух, начиняя мою голову знаниями, как набивают гусиным пером наволочку, пока она не становится совсем пухлой. У нее был маленький томик стихов поэтессы по имени Анна Брэдстрит, изданный андоверским пастором. Я слушала ее в тиши позднего вечера, и слова превращались в лодку, на которой мы проплывали мимо заснеженных кукурузных полей, мимо огородного чучела, лишившегося одежды и одетого одним только снежным покровом. Мимо огромных мраморных валунов, спящих подо льдом, пока весеннее тепло не вернет их вновь на поверхность земли.

О страшных войнах, капитанах, королях,

О новых городах и первых штатах…

Я недостойна рассказать в стихах

О днях их жизни — бедных и богатых.

Пусть летописцы и поэты, дав зарок,

Им славу воздадут взамен сих робких строк.

Когда она заканчивала чтение, мы сидели рядом в тишине, каждая думая о своем, и я опускала голову ей на плечо, а она не возражала.

Засмеяться было очень глупо с моей стороны. Смех прозвучал громко и оскорбительно для исполненных благоговения молящихся прихожан. Ошеломленный преподобный отец Барнард застыл на кафедре с открытым ртом, словно хотел затолкнуть обратно в глотку благочестивые слова, которые только что произнес. Он осмотрел собравшихся, но сначала не понял, что это я. Какая-то прихожанка, сидевшая впереди, обернулась и зашикала на меня, как шикают на разоравшуюся кошку.

Я не собиралась смеяться. Сидела тихонько и слушала воскресную проповедь преподобного отца, которую его коллега Сэмюэль Паррис из деревни Салем уже читал две недели назад. У дочери и племянницы преподобного отца Парриса стали случаться странные припадки, и было решено, что девочками овладели темные силы. Я слушала с восхищением и страхом о мучениях девочек, как они извивались и выкрикивали бессмысленные слова или падали замертво на пол. Иногда они вели себя так, словно их кто-то кусал или щипал, а иногда метались по комнате и прыгали в очаг, будто собираясь вылететь в трубу. Я задрала голову, вглядываясь в балки наверху в страхе, что невидимые силы намереваются принести такое же несчастье в Андовер. Отец Барнард назначил однодневный пост и привел цитату из Псалтыри: «Седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих». При этих словах я с радостью представила, как ставлю ноги на лежащую на боку Фиби Чандлер. Разглядывая сидящих на балконе, я заметила чернокожего мальчика-раба. Он смотрел на меня так, будто только и ждал, когда наши взгляды встретятся. Он скосил к носу глаза и высунул язык — такой длинный, что его кончик доставал чуть не до подбородка. Я улыбнулась его гримасам, и он начал передразнивать мимику и жесты преподобного отца, читающего проповедь. Когда преподобный облокачивался о кафедру и указывал пальцем на кого-то из прихожан, черный мальчик тоже наклонялся вперед и показывал пальцем на меня. Когда же священник возвел очи горе, обращаясь к Господу нашему, мальчишка закатил глаза, будто его разбил паралич. И тут я рассмеялась.

Тишина, последовавшая за моим невольным смешком, наступила постепенно, ибо каждый из присутствующих следил за взглядом соседа, и в конце концов глаза всех остановились на мне. Они были как лисицы, неожиданно наткнувшиеся на курицу, невесть откуда взявшуюся посреди лисьей стаи, и пораженные до такой степени, что впали в ступор. Из этого ступора их вывел строгий голос пастыря. Я взглянула на мать со спящей Ханной на руках, но ее лицо оставалось непроницаемым и свидетельствовало об осторожности, смешанной с недоумением. Я перевела взгляд на пастора. Он сощурил глаза, и на его лице появилось выражение праведного негодования. Переступив с ноги на ногу, будто собирался броситься в драку, он начал барабанить пальцами по Священному Писанию, словно хотел заставить слова выпрыгнуть наружу и обрушиться на мою голову дождем с небес. И хотя он обращался ко всем собравшимся, я знала, что слова его предназначены мне.

— Церковь отделена от мира, и главная цель дьявола — уничтожить Церковь. В мир дьявол приходит во многих обличьях. Он несет с собою болезнь и мор. Является в виде соблазна плотских желаний. В виде колдовского наговора и заклятий. В виде неподобающего поведения, например гордыни и непокорности, — в этом месте он взглянул на мою мать, а потом перевел взгляд на меня, — а иногда… иногда в виде ребенка. Дьявол выбирает слабых в качестве жертвы и орудия. Посему все мы должны бдительно следить за этими орудиями. Когда необходимо, искоренять их, а иногда очищать молитвою или наказанием, а иногда и выжигать огнем Слова…

Тут его голос достиг такой силы, что если бы я не ухватилась за скамью, на которой сидела, то бросилась бы наутек, несмотря на двадцать матрон, загораживающих мне путь.

В рядах, где сидели мужчины, кто-то начал громко кашлять. Внимание прихожан переключилось — будто перекатились тяжелые валуны, — все разом повернули голову и посмотрели на моего отца. Тот сидел с невозмутимым видом, уткнувшись в молитвенник, который казался крохотным в его гигантских руках. Отец читал молитву, шевеля губами и переворачивая страницы, будто был один у себя дома, погруженный в духовные размышления, и даже ком мокроты, скопившейся у него в горле, его не беспокоил. Лиса утеряла след, и преподобный отец продолжил свою проповедь, но я из нее не слышала ни слова, не замечая ничего вокруг, кроме собственных стиснутых рук у себя на коленях.

Когда я шла за матерью к выходу, то опустила голову и накинула капюшон пелерины на голову, чтобы не видеть осуждающих взглядов. У меня не было никаких сомнений, что этот день, двадцать восьмое февраля, станет самым черным днем моей жизни и что, как только мы вернемся домой, мне не миновать встречи с Железной Бесси. Я увидела, что отец и Роберт Рассел, стоя у повозки, о чем-то возбужденно разговаривают, но, как только мы подошли ближе, они замолчали. Мать передала мне Ханну и стала взбираться, но остановилась на подножке, почуяв неладное:

— Роберт, что-то у тебя лицо кислое. Ты так проникся проповедью преподобного отца, что завтрак свернулся у тебя в желудке?

Он улыбнулся, но тотчас нахмурил брови и сказал:

— В последние недели дела в Салеме совсем плохи. Племянница и дочка отца Парриса и еще кое-кто обвинили трех женщин — рабыню и двух женщин из деревни — в том, что они наслали на них порчу. Возможно, магистратам будет подана официальная жалоба, а это означает, что состоится суд.

— Роберт, разговоры о колдовстве вслух или шепотом меня не удивляют, особенно зимой, когда от безделья люди начинают преувеличивать свои страхи и потворствовать предрассудкам. Ты слышал, наш добрый пастор сказал, что дьявола можно найти повсюду, но, дай-то Бог, он останется в деревне Салем. Насколько я знаю, они там всё ссорятся, и их раздоры покамест дадут ему пищи вдоволь.

Она взобралась на повозку и потянулась за Ханной. Отец положил руку ей на колено, чтобы она не перечила, и кивком велел приятелю продолжать.

— Любители повздорить живут и у нас в Андовере. Ты права, зимой у людей больше времени и возможностей позлорадствовать и посплетничать. Я сам кое-что слышал. Люди говорили в молитвенном доме и на постоялом дворе Чандлера. Муж твоей сестры все поет песню о том, как его лишили дома, любому, кто станет слушать.