Книга Книга иллюзий - Пол Остер

Все это было бы не так ужасно, если бы она ему не нравилась, но он ее любил, любил с самого первого дня. Гектор отлично понимал – этот вариант исключен, сама мысль, что можно до нее дотронуться, уже есть непростительный грех, однако каждый вторник и четверг он возвращался в этот дом и, сидя на кушетке, обмирал всякий раз, когда это двадцатидвухлетнее гибкое тело пристраивалось рядом среди темно-вишневых велюровых подушек. Казалось бы, как просто – коснуться ее шеи, или погладить руку, или перецеловать веснушки на ее лице. Всему такому, мягко говоря, не способствовали их разговоры (Бриджит и Стегман, отцовские запои, поиски Гектора Манна), но борьба с этими желаниями была для него еще большим испытанием, ему приходилось собирать все свои силы, чтобы не перейти границы. После двух часов пытки, с трудом досидев до конца урока, он частенько отправлялся через весь город в квартал с домами-развалюхами и дешевыми мотелями, где можно было взять женщину на двадцать-тридцать минут. Выход, конечно, примитивный, но лучше не было. А ведь еще два года назад первые красавицы Голливуда наперегонки прыгали к нему в постель. Теперь он отсчитывал половину своего дневного заработка, чтобы купить короткое облегчение.

Ему и в голову не приходило, что Нора может им увлечься. Кто он такой, ничтожное существо, недостойное внимания, и Нора столько с ним возится исключительно из жалости – юная страстная натура, спасительница заблудших душ. Святая Бригита, как ее называла старшая сестра, их семейная мученица. Если Гектор был африканский дикарь, то Нора – американский миссионер, который продирался сквозь густые джунгли ради его спасения. Он не встречал человека более искреннего, оптимистичного, но и более неподготовленного к реальному миру зла. Иногда он спрашивал себя: может, она просто глупа? В другие минуты она казалась ему воплощением мудрости. А то, бывало, посмотрит ему прямо в глаза своим пронзительным, неуступчивым взглядом, и у него оборвется сердце. В этом заключался парадокс проведенного здесь года. Нора была его пыткой – и Нора была его жизнью, единственной причиной, по которой он не уезжал из Спокана.

Он боялся себя, так ему хотелось во всем ей сознаться И он боялся разоблачения. Три с половиной месяца Стегман отрабатывал версию Гектора Манна, прежде чем снова сдать позиции. Ни полиция, ни частный детектив так ничего и не добились, но это вовсе не означало, что теперь Гектор может чувствовать себя в безопасности. В течение осени и зимы О’Фаллон ездил в Лос-Анджелес несколько раз, и можно было предположить, что во время одного из этих визитов Стегман показал ему фотографию Гектора Манна. Что, если О’Фаллон заметил сходство между своим трудолюбивым клерком и пропавшим актером? В первых числах февраля, после своего очередного возвращения из Калифорнии, О’Фаллон стал как-то по-иному смотреть на Гектора. Настороженнее, пристальнее. Уж не заподозрил ли он чего-то? Месяцы молчания и едва скрываемого презрения, и вдруг старик обратил внимание на ничтожную блоху, возившуюся с коробками у него в подсобке. Безразличные кивки сменились улыбками. То и дело, без всякой видимой причины, он мог похлопать по плечу своего работника и спросить, как тот поживает. И совсем удивительное: он стал сам открывать дверь Гектору, когда тот приходил на свои вечерние занятия. Он пожимал ему руку, как дорогому гостю, и, постояв пару минут с ощущением неловкости, но явно из лучших побуждений, чтобы произнести несколько дежурных слов о погоде, уходил к себе наверх. Будь на его месте любой другой человек, такое поведение считалось бы нормальным – минимум светских приличий, – но в случае с О’Фаллоном это было из ряда вон и не вызывало у Гектора ничего, кроме подозрений. Слишком много поставлено на кон, чтобы так легко клюнуть на гостеприимную улыбку и ласковое словцо, и чем дольше продолжалось это наигранное дружелюбие, тем страшнее делалось Гектору. К середине февраля он почувствовал, что его дни в Спокане сочтены. Ему расставляли ловушку, и, значит, в любой момент он должен быть готов бежать из города, раствориться в ночи и больше никогда не показываться им на глаза.

И тут прозвенел второй звоночек. Гектор уже готовил прощальный спич для Норы, когда О’Фаллон зашел к нему на склад и спросил, что тот думает насчет повышения по службе. Гойнс, помощник управляющего, объявил, что уезжает в Сиэтл к зятю, который предложил ему место директора типографии, и О’Фаллону нужно поскорее заполнить вакансию. Да, Гектор до сих пор не имел дела со сбытом, но О’Фаллон давно к нему присматривается и считает, что он быстро освоит новую профессию. Обязанностей и рабочих часов у него прибавится, но и зарплата вырастет вдвое. Ну, так как? Ему надо обдумать предложение, или он согласен? Гектор был согласен. О’Фаллон пожал ему руку, поздравил с повышением и отпустил до конца дня. Гектор уже собирался уходить, когда О’Фаллон позвал его: Открой кассу и возьми двадцать долларов. Купи себе в галантерейном магазине Пресслера новый костюм, несколько белых рубашек и пару галстуков-бабочек. Теперь ты будешь общаться непосредственно с клиентами, так что должен выглядеть соответственно.

О’Фаллон практически передал свой бизнес Гектору. Хотя его и определили на должность помощника управляющего, на деле он никому не помогал, так же как О’Фаллон, официально числившийся управляющим, ничем не управлял. Гектор стал полновластным хозяином. Ред и раньше-то не очень вдавался во все детали, а когда он понял, что этот пришлый выскочка с железной хваткой прекрасно справляется со своими новыми обязанностями, он и вовсе отошел от дел. Они его больше не интересовали – настолько не интересовали, что он даже не спросил, как зовут нового кладовщика.

Роль фактического владельца магазина Гектор выполнял с блеском. После года самоизоляции на бочарном заводе в Портленде и одиночного заключения в складском помещении О’Фаллона он обрадовался случаю снова оказаться среди людей. Магазин был своего рода маленьким театром, а его новая роль – продолжением той, которую он исполнял в своих фильмах: добросовестная мелкая сошка, щеголеватый клерк в галстуке-бабочке. Вся разница: теперь его звали Герман Лессер, и играть надо было без дураков. Ни тебе падений на «пятую точку», ни роковых встреч с каждым столбом, ни клоунской трясучки. Его нынешнее амплуа предполагало умение убеждать клиентов, следить за выручкой и отстаивать спортивные добродетели. Но кто сказал, что это надо делать скаменным лицом? Есть зрители, есть реквизит, остается выучить роль, а что касается актерских навыков, то они не забываются. Он очаровывал покупателей сладкоголосыми речами, покорял демонстрацией приемов с бейсбольной рукавицей или с удочкой во время ловли на мормышку, завоевывал их сердца своей готовностью уступить пять, десять, а то и пятнадцать процентов от прейскуранта. К 1931 году кошельки отощали, но и спортивные игры были дешевой забавой, хорошим способом отвлечься от мысли, что ты многого не можешь себе позволить, и у заведения Реда дела шли неплохо. Как бы скверно ни жилось, мальчики всегда будут играть в мяч, а мужчины закидывать в реку удочки и всаживать дробь в разную дичь. Ну и не забудем, на минуточку, об униформе. Не только для команд местных школ и колледжей, но и для двухсот членов «Боулинг-лиги» при Ротари-клубе[14], десяти команд «Католической баскетбольной ассоциации» и трех десятков любительских, игравших в софтбол.[15] О’Фаллон освоил этот рынок лет пятнадцать назад, и каждый год перед началом спортивного сезона заказы поступали с регулярностью лунного цикла.