Книга Всевышнее вторжение - Филип Киндред Дик

Но скоро будет иначе.

– Ты хочешь пепси? – спросила Зина.

– Не хочу, она холодная. Я просто хочу посидеть.

– Да не тоскуй ты так. – Её маленькая, в яркой перчатке, рука легла ему на локоть. – Будь повеселее.

– Я просто устал, – сказал Эммануил. – Не бойся, со мною всё будет в порядке. Мне нужно много что сделать. Так что ты меня прости. Это всё время на меня давит.

– Но ты ведь не боишься, нет?

– Теперь уже больше не боюсь.

– И всё равно ты печальный. Он молча кивнул.

– Увидев мистера Ашера, ты почувствуешь себя лучше, – сказала Зина.

– Я и сейчас его вижу, – сказал Эммануил.

– Здорово, – обрадовалась она. – И ведь даже без дощечки.

– Я обращаюсь к ней всё меньше и меньше, – сказал он, – потому что моё знание всё прирастает и прирастает. Ты и сама это знаешь. И ты знаешь – почему.

Зина промолчала.

– Мы очень близки, ты и я, – сказал Эммануил. – Я всегда любил тебя больше всех. И всегда буду. Ты ведь останешься со мной и будешь помогать мне советами, правда?

Он мог бы не спрашивать, он знал, что так и будет. Она была с ним от самого начала – была, по её собственным словам, его художницею и радостью всякий день. А её радость, как сказано в Писании, была с сынами человеческими. Поэтому через неё он и сам любил человечество, оно было и его радостью.

– Можно достать чего-нибудь горячего и попить, – предложила Зина.

– Не нужно, – отмахнулся он, – я просто хочу посидеть.

Я буду сидеть здесь, сказал он себе, пока не приспеет время встретиться с Хербом Ашером. Он сможет рассказать мне про Райбис, его воспоминания наполнят меня радостью, радостью, которой нет у меня сейчас.

Я люблю его, думал он. Я люблю мужа моей мамы, моего формального отца. Подобно другим людям, он человек хороший. Он человек весьма достойный, перед таким человеком можно преклоняться.

К тому же, в отличие от прочих людей, Херб Ашер знает, кто я такой. Я смогу говорить с ним откровенно, точно так же, как с Элиасом. И с Зиной. Это мне очень поможет, думал он. Я не буду таким измотанным, как сейчас, меня будут меньше тяготить мои заботы. Моё бремя станет легче. Потому что я смогу его разделить.

И есть очень многое, чего я ещё не помню. Я не такой, каким был. Подобно им, людям. Я пал. Тот павший, сияющая денница, пал не один, он увлёк за собой и всё остальное, включая меня. С ним пала часть моего существа, и теперь я – павшее существо.

Но затем, сидя рядом с Зиной на парковой скамейке в морозный день накануне весеннего равноденствия, он подумал, а ведь Херберт Ашер валялся на кровати и мечтал, мечтал о призрачной жизни с Линдой Фокс, в то время как мать моя страдала и боролась за жизнь. Он ни разу не попробовал ей помочь, ни разу не попробовал вникнуть в её беду и поискать средства для исцеления. Ни разу, пока я не заставил его прийти к ней, ни разу до того он ничего не сделал. Я не люблю этого человека, сказал он себе. Я знаю его, он пренебрёг своим правом на мою любовь – он утратил мою любовь, потому что ему было всё равно. И теперь я не должен тревожиться о нём, в отместку.

Почему я должен помогать кому бы то ни было из них? – спросил он себя. Они делают то, что нужно, только по принуждению, когда не остается другого выхода. Они отпадают по собственной воле и отпали сейчас по собственной воле через то, что они с готовностью сделали. Из-за них умерла моя мать, они её убили. Они убили бы и меня, узнай они, где я. Лишь потому, что я замутил им сознание, они оставили меня в покое. Они всюду рыщут, разыскивая меня, как в далёком прошлом Ахав искал Илию. Они никчемное племя, и мне безразлично, падут они или нет. Мне нет до них дела. Чтобы спасти их, я должен сражаться с тем, что они есть. С тем, чем они были всегда.

– Ты словно в воду опущенный, – сказала Зина.

– Зачем всё это? – спросил Эммануил. – Они то, что они есть. Мною всё больше овладевает усталость. Чем больше я вспоминаю, тем меньше мне до них дела. Я прожил в этом мире десять лет, и все эти десять лет они на меня охотились. Пускай они погибнут. Не я ли преподал им закон возмездия: «Око за око, зуб за зуб»? Разве это не из Торы? Две тысячи лет назад они изгнали меня из этого мира, я вернулся, и они желают моей смерти. По закону возмездия я должен желать их смерти. Это священный закон Израиля. Это мой закон, моё слово.

Зина молчала.

– Посоветуй мне, – попросил Эммануил. – Я всегда слушал твои советы.

Зина сказала:

– Однажды пророк Илия явился рабби Баруке на лапетском рынке. Рабби Барука спросил его:

«Есть ли среди людей на этом рынке хоть один, кому суждено войти в мир грядущий?» Мимо проходили два человека, и Илия сказал: «Эти двое войдут в мир грядущий». Рабби Барука подошёл к ним и спросил: «Каков ваш род занятий?» – «Мы забавники, – сказали они ему. – Увидев грустного человека, мы его веселим. Увидев двух ссорящихся, мы стараемся их помирить».

– Ты сделала меня не таким печальным, – сказал Эммануил. – И не таким усталым. Ты всегда это делала. Как сказано о тебе в Писании:

«Тогда я была при Нём художницею, и была Его радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во всё время, веселясь на земном круге Его, и радость моя была с сынами человеческими».

А ещё в Писании сказано:

«Я полюбил Премудрость и взыскал от юности моей, и пожелал взять её в невесту себе, и стал любителем красоты её».

Но это сказал Соломон, не я.

«Посему я рассудил принять её в сожитие с собою, зная, что она будет мне советчицею на доброе утешение в заботах и печали».

Соломон был очень мудр, что так тебя любил.

Сидевшая рядом девочка молча улыбнулась, тёмно-карие глаза её сияли.

– Почему ты улыбаешься? – спросил Эммануил.

– Потому что ты показал истинность сказанного в Писании:

«Я обручу тебя Мне навек, и обручу тебя Мне в правде и суде, в благости и милосердии. И обручу тебя Мне в верности, и ты познаешь Господа».

Вспомни, что ты заключил договор с человеком. И что ты создал человека по своему образу и подобию. Ты не можешь нарушить этот договор. Ты обещал человеку, что никогда его не нарушишь.

– Это верно, – сказал Эммануил. – Ты хорошо мне советуешь. – И ты, думал он, снимаешь печаль с моего сердца. Ты превыше всего, ты – пришедшая прежде творения. Подобно этим двум забавникам, которые, по слову Илии, заслужили спасение. Твои пляски, твоё пение, звон колокольчиков. – Я знаю, – сказал он, – что значит твоё имя.

– Зина? – спросила Зина. – Да это просто имя.

– Это румынское слово, которое значит… – Он замолк; девочка дрожала, её глаза стали огромными.