Книга Ловушка для Катрин - Жюльетта Бенцони

«Монсеньор, – говорили они, – если они захотят сдаться, не отказывайте им. Сегодня вы вернули Париж! Возьмите от Бога его дар и отплатите ему милосердием…»

У коннетабля благородная душа, и он уступил. Он велел им сказать, что принимает их условия. В воскресенье условия были приняты за подписью и честным словом монсеньора. Они даровали всем, кто спрятался в Бастилии, спасение жизни и чести, но выгоняли из Парижа.

Через два дня, во вторник утром, они сами открыли ворота и вышли, направляясь к Сене. Там была огромная толпа, которая улюлюкала и выкрикивала оскорбления… Конечно, при этом у всех чесались руки добавить к этому несколько камней, но коннетабль объявил, что покарает смертью всякого, кто помешает ему сдержать данное слово. Он к тому же испытывал определенное уважение к лорду Уиллоугби, старому бойцу Азенкура и Вернея. Он настаивал на том, чтобы были соблюдены все рыцарские правила. Но когда мимо прошел огромный Гийом Легуа, бледный и потный от страха, у капитана де Монсальви потемнело в глазах. Легуа шел, бросая вокруг себя боязливые взгляды и прижимая к груди объемистый мешок, содержащий то, что он смог спасти из своего состояния.

В его облике не было ничего – должен признаться честно, – что могло бы вызвать снисходительность, милосердие или чувство жалости. Скажу даже больше, Катрин: я думаю, что на месте Монсальви я поступил бы совершенно так же. Но приказ есть приказ, а ваш муж с ним не посчитался.

Сначала он смотрел на Легуа, не двигаясь. Потом Легуа позволил себе ироническую улыбку, видя, как солдаты сдерживают толпу. Тут уж Арно взбесился; вырвал кинжал из ножен и бросился на мясника с криком: «Вспомни о Мишеле де Монсальви и будь проклят!» – вонзил ему в грудь нож по самую рукоятку. Легуа упал, пораженный в сердце.

Тогда капитан обернулся к Кошону, смотревшему на него остекленевшим от ужаса взглядом, но так как дымящийся кровью кинжал выскользнул из его стальной перчатки, то он кинулся на него с вытянутыми вперед руками, чтобы задушить! Продолжение вы знаете: его немедленно отвели в камеру башни Бертодьер…

– И никто не вмешался? – отозвался эхом Беранже, который уже минуту как перестал есть. – Из всех тех, кто прибыл с ним из Оверни, никто не тронулся с места?

Прево невесело усмехнулся.

– Ты хочешь сказать, что мы едва избежали сражения, мой мальчик! Потребовалось, чтобы монсеньор сам воззвал к разуму. Как истинный бретонец, он отлично знает, что такое упрямые головы и кипящая кровь. И, несмотря на это, рыцари Монсальви отступили, показывая зубы, как побитые сторожевые псы. И с тех пор они злятся! Окопавшись в своих кварталах, они общаются только между собой и отказываются оказать коннетаблю малейшую услугу. Коннетабль не знает, что и делать. Особенно двое среди них, два светловолосых гиганта, которые раскатывают свое «р», как водопад камней, и грозятся по камням разнести Бастилию! Их зовут Рено и Амори де…

– Рокморель! – закончил Беранже с прояснившимся лицом. – Это мои братья, мессир прево, и если они грозят разрушить вашу Бастилию, то берегитесь! Они способны это сделать!

Катрин пожала плечами:

– Меня удивляет, что их и не подумали отослать домой! С этими людьми опасно так поступать.

– Это было нашим самым горячим желанием! – проворчал Тристан. – Но они отказываются двигаться с места! И помимо этого, должен сразу сказать, нам не хватает денег. Войску не выплачивалось жалованье уже порядочное время.

Со вздохом молодая женщина встала, подошла к окну и минуту смотрела на улицу, усеянную битым стеклом.

– Когда нуждаешься в людях, но не можешь им заплатить, их больше уважаешь. Чтобы избежать неприятностей, не проще ли предать забвению вспышку ярости моего супруга и вернуть капитана его друзьям? Не кажется ли вам, что причина, толкнувшая Арно на непослушание, была достаточно благородная и достойная уважения? Чего вы хотите еще? Он отомстил за своего брата… и моего отца!

– Вы полагаете, что коннетабль этого не осознает? Если бы дело было только в нем, сир де Монсальви никогда бы не поднялся по ступеням Бертодьер! Есть еще армия, которую трудно удержать, есть Париж, на который надо произвести впечатление… Наконец, есть вдова Легуа, которая, упирая на слово коннетабля, требует голову убийцы своего мужа!

– Что?

Катрин резко повернулась. Она так побледнела, что Тристану показалось, будто он видит страшный призрак. Тристан бросился к ней, боясь, что она упадет на каменные плиты.

– Голову Арно! – кричала она. – Голову одного из Монсальви за то, что он покарал мясника-убийцу?

Она кричала и билась в руках человека, который пытался ее удержать.

Беранже сорвался с места. В ужасе он старался помочь Тристану успокоить молодую женщину, не зная толком, что следует делать в подобных случаях.

Мэтр Ренодо, привлеченный шумом, прибежал в смятении, вооруженный ложкой, с которой капал соус. Но он с первого взгляда разобрался в ситуации.

– Воды, мессир прево! – посоветовал он. – Ей нужно вылить большой кувшин свежей воды на голову! Нет лучшего средства!

Тогда Беранже схватил пустой кувшин, наполнил его из стоявшей в углу бочки и облил свою госпожу, мысленно умоляя ее простить эту непочтительность.

Крики и рыдания тут же прекратились. Остолбенев, Катрин смотрела на мужчин, открыла рот, чтобы что-то сказать, но, не в силах выговорить ни слова, закрыла глаза и опустилась на плечо Тристана, совершенно обессиленная.

Он тут же поднял ее на руки.

– Ее комната готова? – спросил он.

Ренодо заторопился:

– Конечно! Сюда… Я покажу вам дорогу…

Несколько минут спустя Катрин уже лежала на мягком стеганом одеяле в удобной кровати. Глаза были закрыты, но она была в сознании. Она слышала все, что происходит вокруг нее, но была совершенно безучастна. В голове стоял шум, тела своего она не чувствовала, ей казалось, что она плывет в тумане.

Стоя у кровати, Тристан и Беранже смотрели на нее с озадаченным видом, не зная, что предпринять. Наконец Тристан проговорил:

– Надо поручить ее заботам жены трактирщика, чтобы та ее раздела, уложила и подежурила у нее. Ей надо заснуть! И ты, мой мальчик, будешь прав, если поступишь так же. Я пойду к коннетаблю и все ему расскажу. Он испытывает дружеские чувства к госпоже Катрин: он, конечно же, согласится принять ее и выслушать. Она одна может что-то сделать для своего мужа.

– Монсеньор очень рассержен на мессира Арно?

– Очень! – признался он. – Госпоже де Монсальви будет очень трудно добиться прощения этому неблагоразумному…

– Но в конце концов, – вскричал паж, готовый расплакаться, – он не может казнить графа де Монсальви за такую малость?

– Такая ли малость – слово принца? Несмотря на оказанные услуги, меня не удивит, если Монсальви лишится головы.

– Тогда, – крикнул паж, – берегитесь! Потому что не будет ни одного благородного человека во всей Верхней Оверни, который не возьмется за оружие!