Книга Облачный полк - Эдуард Веркин

Влезли на этот пригорок, и я увидел, откуда скрип. Журавли. Вообще-то у нас с журавлями колодцев почти нет, у нас на цепях и да на колесах, а некоторые просто так воду добывают, черпаком на длинной ручке. А здесь журавли. Срубы колодцев давно провалились, а журавли торчат, поворачиваются на ветру, стучат очепами, цепь ржаво брякнет.

– Тут разный народец живал, – сказал Саныч, – бульбаши, хохлы, рыбоеды разные, чудь. Торфорезы тоже…

Я видел такое. Рабочие бараки, в таких обычно на стройках жили. Длинные, одноэтажные, просевшие, страшные. Бани еще. Баня справа, хорошо сохранилась, крыша, стены, в дверь вбит клинышек с веревкой. Следов не видно. Бараки черные, лес черный, а снег белый. И метель стихла, а снег теперь падал крупными легкими снежинками. Я бы остановился в бане, Саныч прошел мимо.

– Окна маленькие? – спросил я.

– Да, окна маленькие, это тоже. Но… В банях не ночуют.

– Почему?

Саныч пожал плечами.

– Да так. Не ночуют и все. Вон в ту избу нам.

Он направился к приземистому домику с необычной для этих мест острой крышей, окна широкие, но забитые досками. И двери заколочены, не досками, жердями. В дом не сунулись, забрались на чердак, Саныч отпнул лестницу, велел мне пробираться вглубь, нащупывать трубу, там слева.

Я стал пробираться в темноте, стараясь не запнуться, но, конечно, запнулся, упал вперед руками, в сено, в мешки.

– Жив? – спросил Саныч.

– Жив, – ответил я.

Чиркнул зажигалкой. Саныч стоял рядом с трубой, она была частично разобрана и переделана в печку, в глубине которой на двух кирпичах стоял котелок. И поленница рядом.

– Здесь иногда останавливаются, – пояснил Саныч. – В крайнем случае.

Саныч достал из печки свечку, зажег.

– А жители где? – спросил я. – Фашисты убили?

– Не… – помотал головой Саныч. – Тут фашисты не при чем. Здесь никто не живет. Давно уже.

– А вроде новая деревня.

– Ага.

Саныч опустил свечу на пол, между нами. Какая-то особая свечка, горела совсем малюсеньким бережливым огоньком, чуть больше спичечной головки. Этого света нам вполне хватало.

– Отсюда Теплое озеро недалеко, – негромко сказал Саныч.

– И что?

– Так. Поганое место. Тут раньше… Всякое происходило.

– Какое? – спросил я.

Санычу не хотелось разговаривать, или он делал вид, что не хотелось, не знаю. Я укутался потеплее. Свечка мерцала, отчего болели глаза и чесался нос.

– Раньше на Теплом озере скит был. Знаешь, что такое скит?

– Знаю, – ответил я. – Туда сектанты уходили, кажется.

– Староверы, – уточнил Саныч. – Говорят, они до сих пор там где-то есть, в лесах, несколько семей еще остались. Так вот, эти староверы вроде как чудовищу какому-то поклонялись…

Саныч подкинул в печку доску.

– Я с детства эти сказки слышал, – сказал он. – Тут ведь почти до моря такие дебри, что не просунуться, гиблые места. Змеи летающие водятся, лягушки красные – здоровые, с кролика.

От печки поплыло тепло, мы придвинулись поближе, я с одной стороны, Саныч с другой. Дрова потрескивали, сквозь щели кладки просвечивал огонь, дымом защипало глаза. Саныч подкинул в печку полено, толстое, долго гореть будет, снял с печки нагревшийся кирпич, сунул под фуфайку.

– Нагрелось уже, – сказал он. – Поближе к животу, есть меньше хотеться будет. Про что это я рассказывал?

Я тоже снял кирпич. Расстегнул ватник, приложил кирпич к животу. Приятно, хотя несколько горячевато. Хорошая идея, жаль, что у нас в землянке такой печки нет, сыро у нас там все-таки.

– Про лягушек огромных…

– Про чудовище, – вспомнил Саныч. – Про озерное. В лесу идолы стоят. Вроде человек, а если ближе подойдешь и внимательней посмотришь, то сразу и видно – вместо головы башка лошадиная. А зубы у этой башки крокодильи вроде как. И измазано все, то ли салом, то ли кровью, не поймешь. Дикие места, короче. И все идолы одинаковые, на всех эта тварь с лошадиной мордой. Моему деду его дед рассказывал, он видел, как корову ему скармливают. Здесь вот…

Саныч кивнул в стену.

– Где-то тут это происходило. Дед тоже в лесу заплутал, не знаю даже, как это у него получилось, он с закрытыми глазами мог к Ловати выйти. Но заблудился, короче. А вышел к деревне.

– К этой? – спросил я.

– Может и к этой, здесь где-то, в окрестностях Теплого озера. Деревня добротная такая, люди приветливые, добрые. Ну, деда накормили, в бане попарили, постель постелили. А на следующий день у них праздник случился. Дед от музыки проснулся, на дудках играли. Пивом его угостили, шаньгами, плясать позвали. Дед и пошел. Глядит – по деревне корову ведут, пеструю, большую, рога ленточками украшены…

Мне эта история совсем не понравилась. Особенно когда Саныч стал про корову рассказывать. Как-то эта история очень сочеталась с этой холодной избой, с брошенной деревней, с воющим ветром снаружи, они звучали на одной струне и я почувствовал, как у меня побежали мурашки, но не на спине – она была прижата к печке, а по животу, под кирпичом.

Саныч продолжал:

– Колокольчики висят, причем, серебряные, звонкие такие. А вокруг коровы девушки, ведут эту корову, песни поют. Мужики тоже рядом, наряжены все красиво, веселые. Ну, дед тоже пошел со всеми. В голове у него закружилось так, от сура, наверное. Прошли через деревню – и в лес. И песню запели, но без слов как бы. То есть поют что-то, но что не понятно, слова все незнакомые. И на разные лады все это развывается – а-а-у-у-е-е, поют и поют, дед чувствует – голова как-то кружится от этого, и на душе радостно-радостно…

Саныч поменял кирпич, я тоже поменял, приложил к солнечному сплетению, тепло потекло по организму.

– Вот они идут по лесу, поют, корову ведут. Колокольчики кругом звенят, дудки гундят. И слышит дед, что дудки эти гундят все громче и громче, навзрыд уже как-то. Потом бац – озеро, не очень большое, берега болотистые, кустарником мелким заросшие. И все к этому озеру, к воде. Подошли поближе. Тут уж трубы зажужжали совсем уж громко, аж уши заболели. Долго гудели, дед никак не мог понять зачем… А потом понял. Вода заволновалась и из воды что-то полезло…

Саныч заворочался, устраиваясь поудобнее.

– Оно как раз. Такая тварь, вроде как огромный крокодил, но голова на самом деле похожа на лошадиную, дед вроде говорил, что уши виделись. Этот крокодил выполз на берег, растопырился и пасть раззявил. А корова чуть ли не сама в эту пасть полезла. А он ее в два прикуса слопал, посмотрел-посмотрел и обратно в озеро нырнул. А дед вдруг смотрит – вечер уже, день пролетел, а он и не заметил. А куда вечером в лес пойдешь? Некуда. Решил дед переночевать еще одну ночь, и с первым светом бежать уже. Лег, а уснуть совсем не может, страшно, все кажется, что сейчас придут. Так и промаялся, только под утро заснул. А как проснулся с утра, так и услышал – опять поют. И колокольчики звенят громко-громко. Собрался дед уходить, а его не пускают, говорят ему – погоди, не спеши, у нас сегодня самый праздник начинается. Дед согласился, вроде как. Ему снова пива принесли, только чашка больше оказалась. Дед решил отказаться, однако, не получилось – за ним наблюдали. Он выпил сур, а потом в нужник отошел и потихонечку все выблевал. И снова все к озеру пошли, только никакой коровы больше не было, девушка была. Волосы длинные, красивые, а в них ленты шелковые вплетены. Девушка улыбнулась и взяла деда за руку. А потом раз – и к деду колокольчик привесили, а другие девушки стали его украшать лентами. Тут он все окончательно и понял…