Книга Орден костяного человечка - Андрей Буровский

— А вот пить чай не получится — уже времени нет. Давайте, мы завтра придем пораньше и принесем вам что-то повкуснее? Согласны?

— Можно и без «повкуснее». Если вам со мной интересно, я сама вас чаем напою.

— Нет, это мы вас напоим и накормим, потому что нам с вами интересно. Катерина Николаевна… Вы, случаем, не учительница в прошлом?

— Да что вы выдумываете! Куда мне, с моим образованием! — от души засмеялась старуха. — Я специалист по искусственному осеменению крупного рогатого скота.

И увидев, как отвисла челюсть у Владимира, засмеялась еще веселее.

ГЛАВА 9

Вид на долину с дивана

30 апреля 1994 года

Так и шли удивительные дни этой ранней экспедиции, пронизанные весенним солнцем, гудением ветра в камнях, ароматом травы и птичьими голосами.

Стаивал ледничок на кочках, и к открытой воде стало труднее пробираться; идти приходилось в резиновых сапогах. Дохлых ягнят Володя давно закопал, но и без них падали на хуторе номер семь хватало; ребята спорили, воняют эти овцы или не воняют, и одни уверяли, что это давно уже мумии и нечего тут разводить истерики, выдумывать запахи. А сторонники запаха поступали проще: предлагали встать возле любого скелета и принюхаться хорошенько. И вообще бросить курить.

Впрочем, молодежь к дохляди привыкла и стала относиться легкомысленно, а вот Епифанова с Володей эти трупы в самых неожиданных местах все больше нервировали: непонятно ведь было, когда опасным станет уже не зловоние, а разносимая зараза. Епифанов мрачно припоминал, как в Монголии однажды слег целый лагерь археологов из-за местного дохлого верблюда. Вроде бы труп так же мумифицировался, как и эти овечьи скелетики, и монголы тоже никак на этот труп не реагировали («В точности как наши пастухи», — мрачно добавлял Виталий Ильич, и ребята начинали покатываться от хохота). Но русские-то археологи очень даже прореагировали: добрую неделю отряд валялся по постелям, и неизвестно еще, чем все кончилось бы, не решись археологи на неслыханное вторжение во внутренние дела монголов: не подцепи они верблюда крюком на тросе и не утащи его в пустыню.

Епифанов участвовал в этом международном конфликте, и его рассказы о трупных червях и о прочих наблюдаемых им прелестях производили сильное впечатление. Настолько сильное, что девочки выбегали из комнаты, когда Епифанов заводил об этом речь.

Закопать дохлых овец? Утащить их подальше в степь? Благо тут хотя бы никаких дипломатических осложнений не предвидится. Фомич и утащил потихоньку несколько самых страшных «покойниц» — утром, когда пастухи уходили со стадом подальше. Трудно сказать, заметили пастухи это самоуправство или нет, ведь трупы все время появлялись новые и новые… Прошли времена, когда девушки жалели вертящихся овец и пытались кормить их чем-то вкусным, когда ребята вообще хоть как-то реагировали на тяжелое дыхание, стоны, спотыкающийся шаг умиравших животных. Теперь все просто проходили мимо — слишком много было этого вокруг — овечьих смертей.

По подсчетам Володи, за неделю жизни экспедиции на хуторе номер семь умерло не меньше десятка овец, и их трупы валялись в самых непредсказуемых местах. Потому что пастухи попросту загоняли вертящихся овец в кошары и оставляли их умирать. Потом они швыряли трупы куда попало, а в загоны забрасывали новых заболевших овец… Можно было задаться вопросом, в чем цель пастухов: в том, чтобы разводить овец или их истреблять? В истреблении они преуспели куда больше…

Техническая работа на курганах шла полным ходом, отряд Володи работал, как часы. А по существу, если проанализировать собранные данные, получалась какая-то ерунда: часть из курганных оградок вполне могла быть обсерваториями; с одной оградки, пользуясь ее камнями, Епифанов рассчитал даже движение парочки небесных тел и остался чрезвычайно доволен, а Витя собрался писать по этому поводу дипломную работу.

А другие курганные оградки были поставлены так, что с них наблюдать за небом не было никакой возможности. Те и другие на диване Володи стояли вперемежку, и никаких закономерностей он был не в силах обнаружить.

Почему?! Как ни ломали все голову, сколько ни обсуждали происходящее, лежа в спальных мешках, придумать ничего не получалось. Оградки задавали какую-то непонятную загадку, и попробуй тут разбери — какие оградки для чего. Епифанов загадочно усмехался, и с ним тоже было непонятно: догадывается он, в чем тут дело, или злополучные оградки бросили вызов и ему.

К ночи поднимался ветер, скрипели ворота — как раз в загоне, где умирали от вертячки овцы. Этот скрип тоже действовал на нервы, смутно ассоциируясь то ли с какой-то тощей зловещей старухой, наблюдающей из темноты, то ли с мумией, но уже не овцы, а человека, и с мумией вполне живой, вертлявой и быстрой, затаившейся за теми же воротами.

Андрей с Димой сходили, привязали ворота веревкой. Первый же порыв оборвал ее; парни смотрели, удивлялись — веревка была вполне прочная, и непонятно, почему порвалась. Но второй раз, что характерно, ворота привязывать не стали.

По вечерам хорошо было только в домике, в двух его маленьких, очищенных от скверны комнатах. Тут при мерцании свечей, в свете керосиновой лампы собирался кружок игравших в карты или в какую-то веселую молодежную игру. Усаживались поближе на спальниках ребята, обсуждавшие результаты дня, а то и всех проведенных здесь дней, раскладывали на планшетах карты, раскрывали полевые дневники. Именно тогда Витя начал признавать Андрея, а Лена окончательно взяла в приятельницы Олю.

В своем закутке при свете керосинки сидел Епифанов, на складном стуле, перед таким же складным столом. Засыпал он всегда позже всех, и Володя удивлялся фантастической работоспособности старика. Но сколько бы Епифанов ни работал, он был готов в любой момент отложить книги или тетрадь, в которую писал карандашом, и отвечать на любые вопросы, рассказывать о своих бесчисленных приключениях. Но больше всего любил он рассказывать о приключениях духа, и это было несравненно интереснее. Куда там дохлому верблюду!

…Вот молодой француз Кастере бросается в реку, уходящую в каменную полость, в пещеру. Никто не знает, куда ведет поток, и поведение Кастере — это даже не риск, а безумие, вернейшее самоубийство!

Но Кастере почему-то не погибает. Полузадохнувшегося, побитого о стены пещеры — берега подземной реки, его выбрасывает в большой подземной полости, и тут, в полном мраке, он обнаруживает целую картинную галерею.

Вот художник Мигуэль де Саутуола… Неплохой художник, но отнюдь не тот, чье творчество сделает революцию в искусстве, полюбил рисовать в пещере Альтамира. Чем привлекала его темнота тесных галерей, трудно сказать. Художник часто брал с собой дочь, девочку 12 лет, Марию. Девочка брала фонарь, уходила далеко в недра пещеры, смотрела на потолок и стены, покрытые скальными натеками.

Однажды Мария прибежала к отцу с криком: «Торос! Торос!», что в переводе с испанского означает: «Быки! Быки!». «Папа, там на стенках быки!» — кричала девочка. Мигуэль де Саутуола пошел посмотреть, о чем кричит дочь, и обомлел: стены и потолок коридора покрывали великолепные настенные росписи. Больше всего там было изображений бизонов, сделанных красной и коричневой краской, в натуральную величину. Иногда изображения накладывались друг на друга, но невозможно было отделить более поздние рисунки от скрытых под ними более ранних — рисунки выполнялись в одном стиле.