Книга Боль - Евгений Гришковец

– Чего?

– Местный я. Москвич.

– Хорошо… Я уже тоже почти… Пятнадцать лет, не шутка.

Машина, к которой они подошли, была чистенькая, и Андрею это понравилось. Он уселся на заднее сиденье, которое оказалось твёрдым и холодным, скукожился и чуть ли не застучал зубами от резко усилившегося озноба.

– Сейчас нагреем, – заводя машину и глядя на Андрея в зеркало заднего вида, сказал таксист.

– О, как столица от нас далека! – пробормотал Андрей.

– Чего? – спросил таксист, но, не дождавшись ответа, добавил: – Быстро доедем…

Палец

Рассказ

Ни у деда, ни у родителей никогда не было дачи. У него не было бабушки или тётушки, живущей в деревне недалеко от города. И в далёкой деревне у него не было родственников, к которым можно или нужно было бы хоть иногда ездить. Ему посчастливилось не служить в армии, и поэтому не пришлось вкусить некоего иного, кроме как домашнего, городского, образа жизни и быта. Он с самого рождения был и оставался сугубо городским жителем. Его родители были такими же. В их семье не было традиции ездить за грибами-ягодами. Отец его презрительно относился к рыбалке, охоте и пикникам. Если в молодости родители и выезжали с друзьями куда-нибудь на пикники или даже с палатками на природу, то от этого осталась в семейных альбомах только пара фотографий, а воспоминаний и рассказов не сохранилось вовсе. Он не выезжал в студенческие свои годы на сельскохозяйственные работы, и у него не было и не могло быть, в силу специфики образования, никакой учебной практики в сельской местности. Он, можно сказать, никогда не держал в руках лопату. Может быть, несколько раз в школьные годы весной поковырял клумбу в школьном дворе, под присмотром учительницы ботаники. Несколько раз он чистил снег лопатой всё в том же дворе и в те же годы.

Он не посадил в своей жизни ни дерева, ни куста, ни травинки. Не случилось. Не пришлось. Не было ни причины, ни возможности. У него пока не было в мире могил, или хотя бы одной могилы, за которой нужно было бы ухаживать, то есть приводить её в порядок весной, после зимы, заниматься цветами, травой. Жизнь пока его берегла от этого.

У него в квартире не было растений в горшках. Никаких. Ни одного. Даже самого неприхотливого, которое можно поливать только, когда вспомнишь о нём или неожиданно на него наткнёшься впервые за несколько недель, подойдя к окну и обнаружив его, едва живое, на подоконнике.

И когда он жил с родителями, с самого детства, он не помнил цветочных горшков с растениями возле себя. На кухне мама держала на окне какие-то, что называется, цветы, которые никогда не цвели. У бабушки и деда в их состарившемся вместе с ними жилье были горшки с кактусами, и даже у окна в так называемой гостиной произрастало запылённое лимонное дерево, которое, по преданию, бабушка вырастила из косточки или из зёрнышка… Он просто не знал и затруднялся в определении: что же там у лимонов – зёрнышки или косточки. А бабушка гордо рассказывала, что давным-давно сунула лимонную косточку-зёрнышко в горшок с каким-то цветком – и выросло дерево. И лимоны с него очень вкусные. Он тех лимонов не видывал и к дереву тому относился равнодушно. Да и вообще он сызмальства бывал у родителей отца редко. Там, в тёмной, затенённой квартире, окнами в глухой двор, никого особенно не ждали и могли лишь ненадолго изобразить радость. Он, будучи ещё совсем мальчиком, как-то чувствовал, что дедушка и бабушка не особенно рады внуку, а потом в этом убедился, будучи постарше, когда у него родился брат. Внуки были лишними в той квартире с лимонным деревом.

Он был городской житель по сути и по крови. Растениям, водоёмам и животным в мире, в котором он родился и вырос, были отведены строго определённые места и функции. Деревья и кусты находились вдоль дорог и во дворах. На них никто, и он в том числе, не обращал почти никакого внимания. Были и другие деревья – в парках. Эти деревья доставляли удовольствие. Парки и их посещение были всегда связаны с удовольствием. Вода в городе была представлена несколькими фонтанами, прудами в парках, небольшим озером в самом большом парке, рекой с тремя мостами и набережной да речушкой, которая летом почти пересыхала и ужасно воняла в знойные безветренные дни. Животные в его мире обитали в цирке, в столичном зоопарке, и ещё в нескольких зоопарках тех городов, в которых он побывал. Неизвестные и неведомые животные, дикие или сельскохозяйственные, обитали за городом. Кошки, собаки и мелочь типа морских свинок животными не особенно ощущались. В его семье с незапамятных времён жил кот. Кот числился маминой собственностью. Это был мамин кот. Он понимал кота как довольно вредного, недоброго, ленивого, хитрого и мстительного человека с весьма своеобразными правами и обязанностями в их семье. Как животное кот не воспринимался. Животные были другие: медведи, волки, лошади, лисы, слоны, тигры, коровы, свиньи и так далее. Рыбы жили в парковом озере и в реке. Это он знал. Он какое-то время успел порыбачить на озере и на реке. Лет в тринадцать у него была даже страсть к рыбалке. Уловов больших никогда не случалось. Уклейки, карасики, пескарики да ерши. Однажды попался ему довольно крупный и резвый окунь, которого он не мог забыть. Но рыбе из городских водоёмов никто у него дома не был рад. Даже кот. Он воротил от улова своё брезгливое, надменное лицо. Кот был таким же городским обитателем, как и он. И по сути, и по происхождению.

Он с рождения жил в городской среде и в любом городе чувствовал себя, как говорится, в своей тарелке. В его жизни не было любимых и знакомых сызмальства деревьев, любимого перелеска, чем-то особым дорогого изгиба реки, холма, поля. Не было запахов, долетающих с полей или из коровника. Не было парного молока… Он знал, что такое молоко есть и что оно тёплое, потому что надоено из живой и тёплой коровы. Он даже однажды пригубил такое.

Ехал с друзьями поездом, и на одной из маленьких станций самый непоседливый и неугомонный его друг раздобыл целую банку тёплого ещё молока.

Он радостно ворвался в купе с этой банкой.

– Так! Давайте быстро, быстро, быстро!.. Пьём, ребята! Молоко ещё тёплое. Стоим всего пять минут…

А я тётке пообещал банку вернуть.

Компания была большая. Подбежали ребята из других купе. Банка пошла по рукам.

– Хоть вспомнить, какое молоко бывает на вкус… – протягивая руки за банкой, говорил кто-то.

– Д-а-а! Это вам не из пакета порошковое молоко! – вытирая губы, вторил другой.

Когда банка дошла до него, он взял её в руки и почувствовал сильное тепло. Ему захотелось тут же отдать эту банку кому-нибудь и не прикасаться к молоку. Это тепло было ему неприятным и незнакомым. Это было животное тепло из недр большого, незнакомого и почему-то неприятного ему существа. Тепло какой-то коровы.

– Давай быстрее! Давай… – подгоняли его.

Он поднёс банку к лицу, коснулся стекла губами, и из банки ему в нос именно что ударил сильный и сложный запах. Запах незнакомый. Тёплый и чужой. Он сразу понял, что так пахнет корова, коровье вымя, – о том, что у коровы есть вымя и именно из него добывают молоко, он знал… А ещё это был запах рук, которые надоили это молоко… И запах того места, где корова живёт… И ещё много оттенков.