Книга Войны некромантов - Андрей Дашков

...Единственное, что смогло ее утешить, это лошадиная доза старого армянского коньяка «эребуни» и мысль о том, что папа будет ею доволен... Марта еще не вполне протрезвела, когда на следующее утро ввалилась в личный самолет фон Хаммерштайна, возвращавшийся в Клагенфурт. Вместе с нею летел хунган, захваченный агентами тайной полиции.

Она догадывалась, зачем губернатору понадобился жрец вуду, и эта догадка приводила ее в содрогание.

6

Неприятную и грязную работу по соображениям секретности пришлось делать самим членам высокого семейства и шефу охраны.

Четыре человека спустились на шестой подземный уровень дворца в кабине скоростного лифта. Габер присматривал за хунганом, его лицо выражало легкую брезгливость. Граф был бесстрастен, как будто им предстояла обычная рутинная процедура. Марта старалась не обращать внимания на холодные пальчики, прогуливавшиеся по спине. Как подавляющее большинство психотов, она испытывала особое почтение к смерти. Не к мертвецам, а к самой смерти – как состоянию неизученной инверсии «психо».

Хунган, которого звали Гомес, похоже, понял, что дела его плохи, и держался со стоицизмом дикаря. Его одели в белые джинсы «Lee», выгодно оттенявшие голый смуглый торс. Возле холодильной камеры он поежился от холода. Когда оттуда извлекли обнаженное тело Гуго Хаммерштайна, окутанное облаком белого пара, хунган уставился на своего нового и, по-видимому, последнего клиента. Безнадежно мертвого, как ледяная статуя.

Блок в сознании, установленный психотами, мешал Гомесу покончить с собой немедленно. Но это не означало, что он не мог по-своему отомстить тем, кого ненавидел сильнее любых других существ... Он ухмыльнулся, в упор глядя на Марту. Ему доставляло удовольствие напомнить о себе этой сучке, которую он все же поимел пару дней тому назад. Теперь они поменялись ролями, но он был первым.

Она не отвела глаз, и он низко склонился над трупом, не замечая запаха, который тот начал распространять по мере повышения температуры. Гомес разглядывал следы распада, зашедшего не слишком далеко. Ему приходилось видеть и кое-что похуже. В конце концов все заканчивают одинаково, независимо от того, откуда возвращаются: из-под земли, из холодильника морга или из плавания по водам... Но этот мертвец был особенным. Гомесу предстояло привлечь им Огуна Феррая[22].

Хунган даже начал пританцовывать от возбуждения, предвкушая месть, и приступил к исполнению того, что называлось «медленным плевком». Огромная порция слюны проступила между его губами, вытянулась в сверкающую сосульку и упала на лицо трупа...

Габер поморщился, а фон Хаммерштайн, очевидно, принял происходящее за неизбежную часть ритуала. Отчасти так оно и было. Гомес обвел взглядом своды пещеры, в которой предстояло работать, – серые, влажные, пахнущие дохлятиной. Ничего похожего на те кладбища, к которым он привык, но распространять свое искусство нигде не стыдно и никогда не поздно...

Хунган протянул руку, и граф положил на его узкую ладонь то, что Гомес назвал в числе непременных атрибутов ремесла – диск с записью барабанов. Шкатулка находилась тут же, на ее прозрачной поверхности сияло золотом слово «Krell».

Когда раздались первые вкрадчивые удары, Гомес жестом попросил заказчиков удалиться. Невидимые барабанщики гладили тугую кожу ладонями, отчего она зловеще гудела, но в этом звуке еще не было агрессии. Почти нежная, бессловесная молитва Деве Урзули[23]. Прелюдия, вступление, зыбь в пространстве, еще не способная разбудить спящего, но уже навевающая кошмары... Ее интенсивность нарастала так медленно, что само время увязало в ожидании...

7

Руди проснулся в холодном поту. Недоступная никому на этом этаже дворца вибрация ощущалась им, как приближающееся слабое землетрясение. Это было невероятно, и вначале он подумал, что «слышит» нелепый сон – первый сон зомби и, наверное, последний. Барабаны вуду в губернаторском дворце! Это могло быть утонченной ловушкой или... неожиданной помощью. Он лежал и смаковал эту мысль, перекатывая ее в опустошенных коридорах мозга.

В его спальне было совершенно темно. Осязание отмирало раньше других пяти чувств, поэтому Рудольф не сразу почувствовал прикосновения бархатных лапок к своему животу. Его рука дрогнула и потянулась к выключателю лампы. Он почти не шевельнулся. Почти. Но этого оказалось достаточно.

Укус был безболезненным, но ощутимым. Легкий укол, как при введении противостолбнячной сыворотки, оставшийся нелокализованным, потому что бархатные лапки тут же заскользили прочь. Руди втянул живот и включил свет. Перед глазами еще расходились слепящие круги, а руки уже охотились, управляемые инстинктом.

Он схватил что-то мягкое, мохнатое и липкое одновременно. Оно трепетало, словно маленькая птица. Когда зрачки адаптировались к свету, Руди слегка разжал кулак и увидел между пальцами паука. Прекрасный и очень крупный экземпляр «черной вдовы», ближайшим местом обитания которой был Апеннинский полуостров, если не считать стеклянной банки какого-нибудь здешнего любителя арахнидов. Паук был еще жив и, когда хватка Рудольфа ослабела, вяло зашевелил лапами.

Душа зомби похищена, поэтому он не испытывал ни страха, ни сожаления. Он лежал, регистрируя изменения, происходившие в теле, и с безразличием вычислял, останется ли оно ему послушным. Если он действительно мертв, то яд не сделает его еще мертвее... Смерть – это неудобно и не более того. Она означала окончание его миссии, но он знал, что все неизбежно повторится снова. Настоятели терпеливы, а монастыри разбросаны по всему свету...

Он не сомневался в том, что скрытая камера и сейчас наблюдает за ним. Поэтому Рудольф погасил свет и при этом ощутил первые признаки адинамии. Дальнейшие симптомы отравления были ему примерно известны: обильное слюноотделение, задержка мочеиспускания, глубокая депрессия, затемнение сознания, бред, усиливающиеся судороги...

Он откинулся на подушку и поднес к губам «черную вдову». Лапки паука взлетали между пальцами, как будто исполняли гаммы на невидимом рояле. Зомби раздавил его зубами, но мохнатые останки продолжали шевелиться во рту. Клейкой жидкости было немного, но она издавала нестерпимый смрад. Тем не менее, Рудольф жевал с тихим хрустом и спокойствием человека, принявшего не слишком аппетитное лекарство.

Его зубы истирали паука в густую кашицу, которую он проглатывал по частям, щадя свой желудок. Онемение распространялось по конечностям, охватило язык и нижнюю челюсть. Вскоре усиливающиеся спазмы мышц мешали зомби имитировать дыхание, что тоже было частью заложенной в него программы поведения.

Липкий комок опустился в желудок, таким образом, Рудольф уничтожил одно из свидетельств покушения. Сознание начинало мерцать. Это не мешало ему выстраивать примитивные умозаключения в периоды просветления. Его мозг еще был способен давать правильные ответы. Иногда. Случайно. Как счетная машинка со стершимися зубьями шестеренок...