Книга Шанс? Параллельный переход - Василий Кононюк

— Тут вот какое дело, Богдан, — весело начал атаман. — Согласился вот этот татарин Керимова кровника на поединок привести, просьбу твою уважить. Но за службу свою просит плату большую, и только ты, Богдан, ее заплатить можешь. Так как, Богдан, готов ли ты за исполнение просьбы твоей заплатить этому басурману его цену?

— Так пусть скажет, батьку, чего он хочет, а я подумаю.

— Неужто откажешься, Богдан, если басурман много запросит? — Иллар откровенно брал меня «на слабо», и нужно было что-то решать.

— Я, батьку, кота в мешке не покупаю — пусть говорит, чего хочет.

— Осторожный ты, Богдан, на рожон не лезешь, молодец. Ну, так слушай. Обиду кровную ты этому татарину нанес — брата его убил на том холме. Поэтому предлагает он нам мену. Поединок Керима на поединок с тобой. Так что теперь тебе решать, быть поединку или нет. Вот и решай.

«Да, Владимир Васильевич, учила тебя строгая учительница жизнь простой истине: каждое доброе дело не останется без наказания. Учила, да недоучила. Есть, говорят, на Севере такой пушистый зверек, умеет подкрадываться незаметно. Когда он только успел в наши края переселиться, не знаю, но подкрался, сволочь, незаметно — что да, то да. Выбора особого нет. Отказаться нельзя, то есть, в принципе, конечно, можно, но где тот принцип, хрен доскачешь. А здесь и сейчас отказаться нельзя. А вот на что соглашаться, в голову не приходит. Выбрать снова две сабли в круге… Ой, чувствую одним местом — никаких шансов. Этот татарин ошибок делать не будет и порубит меня, маленького, на капусту в пять секунд. Уж лучше кулачный бой предложить — и то шансов больше будет… Больше-то оно больше, но „больше“ и „много“ — это два совершенно разных слова. Попадешь этому хлопцу в руки — живым не выпустит, поломает, как куклу. Ситуация: хоть бери и стреляйся. А вот „стреляйся“ — очень хорошее слово. Возьмем, к примеру, американскую дуэль. Берут ребята по ружью с патронами — и в лес. Кто кого первым выследит, тот и прав. Вот это бы подошло. По лесу я лучше его хожу, из самострела и лежа, и сидя, и на боку выстрелить можно, в отличие от лука, а он точно с луком выйдет. Но это не прокатит. Не соответствует менталитету, причем обеих сторон. Так что не поймут ни свои, ни чужие. Тот же отказ получится завуалированный. А вот что-то типа классической дуэли, немного модифицированной, — это должно восприняться нормально. Все на виду, никаких уловок, зрители получат массу удовольствия. Осталось выяснить некоторые детали, и можно заказывать. И чего это Иллар такой довольный, как меду наелся? Надоел, видно, ему такой джура самостоятельный. Надеется от меня избавиться чужими руками. Надо рассказать ему анекдот про старого еврея, который на вопрос о его здоровье отвечал: „Не дождетесь!“»

— Раз он меня на поединок вызывает, то пусть слушает, как мы биться будем.

— Биться решил, Богдан. Молодец, казак, твердо твое слово. Ну что ж, послушаем, что ты удумал. Толкуй татарину, Керим.

— Положим на землю веревку длиной шестьдесят шагов. Посредине копье положим. То копье никто из нас переступить не должен. Станем мы на концах веревки. По знаку, который нам дадут, сходиться начнем. У каждого в руках либо лук, либо самострел, что кому милее, и одна стрела. Идти можно только вперед, назад ходу нет. Можно нагибаться, уклоняться, прыгать, но с веревки сходить нельзя. Кто мимо веревки ступит или назад шаг сделает, тому сразу смерть. За этим следить должны по двое от каждого бойца. Стреляет каждый, когда хочет, но поединок должен закончиться через сто ударов сердца.

— Ишь, как ты чудно придумал, но воля твоя — тебе на бой идти.

— Батьку, татарин говорит, что не верит: не мог Богдан его брата побить, спрашивает, были ли видаки, которые слово свое за то дадут.

— Скажи ему, Керим, там двое было на холме — обоих Богдан положил. Я свое слово даю. А если он с Богданом биться не хочет, так пусть отказывается, позора в том нет.

После того как Керим перевел, двое из пленных тоже начали что-то говорить.

— Те двое, батьку, это табунщики. Говорят, что это Богдан на них один на троих напал.

— Батьку, я вон того, здорового, ранил. Перевязать надо бы, как бы не помер.

— Керим, глянешь потом на басурманина — пусть помнит христианскую милость.

— Богдан, татарин просит, чтобы ты рассказал, как ты его брата убил.

— Скажи, перед поединком расскажу.

— Богдан, он просит тебя сойти с коня: хочет вызвать тебя на бой по татарскому обычаю.

«Ишь, как глазками сверкает, а сам улыбку из себя давит, точно гадость какую-то задумал, глаза бешеные совсем. Не знаю я никаких обычаев, словами вызывали на поединок. Если сближаться начнет, значит, точно гадость какую-то учинит. Ногой бить не будет, это несерьезно, никакого эффекта, позор один. А вот ударить головой в шлеме — совсем другое дело, вон какой у него шишак острый сверху на шлеме: куда ни ударь — в лицо, в шею, даже в грудь, — летальный исход гарантирован. Хорошо, что у меня руки тряпками перемотаны. Перед ударом он хоть немного голову и корпус назад отклонит, для разбега. Тут сразу бить справа в челюсть, а если устоит — левым коленом в пах».

Медленно слез с лошади и, придав своей роже тупое и надменное выражение, наблюдал, как татарин, имитируя легкие поклоны и непрерывно о чем-то говоря, мелкими шажками приближается на расстояние удара. Как только он оказался на расстоянии одного шага, не ожидая, когда он начнет отклоняться назад, я ударил со всей дури справа, резко довернув корпус, и отступил на шаг назад. Может, мне это все придумалось, может, это прогрессирующая паранойя, все может быть. Но жизнь меня отучила верить в чужое благородство, рискуя собственным здоровьем. В конце концов, никто его ко мне силком не тянул, все, что он пел, прекрасно было слышно и с трех шагов. Татарин после моего удара, закономерно сев на землю, достаточно быстро встал и начал что-то гневно кричать.

— Он говорит, что это позор для воина — бить связанного.

— Скажи ему так, дядька Керим. Еще больший позор для воина дать связать себе руки. А если они у него связаны, то пусть не подходит близко к тому, у кого они развязаны. И еще скажи: то, как мы будем с ним биться, я ему уже сказал. И ответа его не услышал. А если он думает, что может ко мне подойти и шишаком своего шлема меня достать, то в следующий раз он уже на ноги не встанет. Насмерть бить буду.

После того как Керим перевел это татарину, мне показалось, что у того от ярости глаза вылезают из орбит, и он быстро начал лопотать, пытаясь прожечь во мне взглядом дырку.

— Он будет с тобой биться, Богдан, луком и стрелой, так, как ты сказал. И сказал, одной стрелы ему хватит.

— Вот и ладно. Поеду я, батьку, там Иван на переправе ждет.

— Езжай с Богом, Богдан, не бей там никого.

— Так то уже, батьку, как получится. Мне с того радости нет. — Развернул свою кобылу и рысью поехал к берегу.

— Ну вот, Керим, и решилось твое дело, а ты не верил. Теперь толкуй этому татарину и всем остальным так. Просил он поединок за свою службу, принял наш казак его вызов. Теперь его часть уговора осталась. Если нарушит слово, в страшных муках смерть примет. Остальных тоже порубим, откупа не возьмем — мое слово твердое. Купцу скажи, пусть отберет троих, кого вестовыми за откупом и поединщиком пошлет. И пусть добре запомнят, сколько за кого назначено. Откуп за них, за коней, за доспехи, оружие и припас на дорогу с купца спросим, он за то в ответе. Еще всем скажи: кто свой доспех, коня, оружие или еще что у нас потом откупить захочет, пусть подходят по одному, торговаться будем.