Книга Ордынское иго и становление Руси - Вольдемар Балязин

Максим Грек

Исследуя жизнь и деятельность выдающихся русских людей, Н. М. Костомаров писал в книге «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей»:

«Вольнодумство, задевавшее непоколебимость церковного предания и так напугавшее благочестивую Русь жидовствующей ересью („жидовствующими“, или „дидовомудрствующими“, назвали новгородских еретиков, обвиненных в том, что они пытались внести элементы иудаизма в русское ортодоксальное православие. – В. Б.), вызывало со стороны православия потребность противодействия путем рассуждения и словесных состязаний. Сожжения и пытки не искореняли еретического духа. Еретики делались только осторожнее и совращали русских людей втайне: им было это тем удобнее, что они сами были лучшими книжниками и говорунами, чем те, которые хотели бы с ними вести споры. Ревнителям православия предстояло обличать еретические мнения, указывать их неправильность, защищать истину вселенской церкви, но для этого необходимы были знания, нужна была наука. На Руси был недостаток как в людях, так и в книгах. Многое важное не находилось в распоряжении у благочестивых книжников на славянском языке: оно оставалось только на греческом, для них недоступном. Уже они чувствовали, что одной обрядности мало для благочестия и благоустройства церкви; нужно было учение, но где взять ученых? Не на Западе же было искать их: Запад давно разошелся с христианским Востоком. Русь могла только пытаться идти по своей давней стезе, протоптанной св. Владимиром и его потомками, обратиться к Греции.

В этих видах, конечно, по совету книжников, Василий Иванович отправил посольство на Афон, к которому русские питали благоговение и где уже в XII в. был русский монастырь. В Москве узнали, что в афонском Ватопедском монастыре есть искусный книжник Савва, и приглашали его прибыть в Москву для переводов…

Инок Савва не поехал в Москву, одолеваемый старостью; афонский игумен предложил московскому государю другого ученого грека, по имени Максим, из той же Ватопедской обители. Этот монах по-славянски не знал, но при своей способности к языкам мог скоро выучиться. С ним вместе отправились монах Неофит и Лаврентий – болгарин. Они прибыли в Москву в 1518 г.

Максим был родом из албанского города Арты, сын знатных родителей эллинского происхождения, по имени Эммануил и Ирина. В молодости он отправился учиться в Италию, пробыл там более десяти лет, учился во Флоренции и Венеции. Затем Максим вернулся на Родину.

Из своей жизни в Италии вынес он одно заветное воспоминание – воспоминание об Иерониме (в русской исторической литературе его называют подлинным именем – Джиролама. – В. Б.) Савонароле. Среди всеобщего развращения нравов в Италии, ввиду гнуснейшего лицемерия, господствовавшего во всей западной церкви, управляемой папою Александром VI, чудовищем разврата и злодеяния, смелый и даровитый доминиканский монах Иероним Савонарола начал во Флоренции грозную проповедь против пороков своего века, во имя нравственности, Христовой любви и сострадания к униженным классам народа. Его слово раздавалось пять лет и оказало изумительное действие. Флорентийцы до такой степени прониклись его учением, что, отрекаясь от прежнего образа жизни, сносили предметы роскоши, соблазнительные картины, карты и т. п. в монастырь св. Марка и сжигали перед глазами Савонаролы, жертвовали своим состоянием для облегчения участи неимущих братьев, налагали на себя обеты воздержания, милосердия и трудолюбия. Но обличения Иерокима вооружили против него сильных земли. Его обвинили в ереси, и в 1498 г. он был сожжен по повелению папы Александра VI. Максим знал Иеронима лично, слушал его проповеди, и надолго остался запечатленным в душе Максима образ проповедника-обличителя, когда тот, в продолжение двух часов стоя на кафедре, расточал свои поучения и не держал в руках книги для подтверждения истины своих слов, а руководствовался только обширною своею памятью и „богомудрым“ разумом. „Если бы, – говорит Максим в одном из своих сочинений, – Иероним и пострадавшие с ним два мужа не были латины верою, я бы с радостью сравнил их с древними защитниками благочестия. Это показывает, что хотя латины и во многом соблазнились, но не до конца еще отпали от веры, надежды и любви…“

Иероним Савонарола как обличитель людских неправд остался на всю жизнь идеалом Максима: он везде готов был подражать ему, везде хотел говорить правду сильным, разоблачать лицемерие, поражать ханжество, заступаться за угнетенных и обиженных. С таким настроением духа прибыл он в Москву.

Василий принял Максима и его товарищей очень радушно, и ничто, по-видимому, не могло лишить пришельцев надежды возвратиться в отечество, когда они исполнят свое поручение. Говорят, что Максим, увидавши великокняжескую библиотеку, удивился изобилию в ней рукописей и сказал, что такого богатства нет ни в Греции, ни в Италии, где латинский фанатизм истребил многие творения греческих богословов. Быть может, в этих словах было несколько преувеличения по свойственной грекам изысканной вежливости.

Максим приступил к делу перевода Толковой Псалтыри; так как он по-русски еще не знал, то ему дали в помощники двух образованных русских людей: один был толмач Димитрий Герасимов, другой Власий, исправлявший прежде того дипломатические поручения. Оба знали по-латыни, и Максим переводил им с греческого на латинский, а они писали по-славянски. Для письма приставлены были к ним иноки Сергиевой лавры: Силуан и Михаил Медоварцев. Через полтора года Максим окончил свой труд; кроме того, перевел несколько толкований на Деяния Апостольские и представил свою работу великому князю с посланием, в котором излагал свой взгляд и правила, которыми руководствовался. Затем он просил отпустить его на Афон вместе со своими спутниками. Василий Иванович отпустил спутников, пославши с ними и богатую милостыню на Афон, но Максима удержал для новых ученых трудов.

С этих пор судьба Максима, против его воли, стала принадлежать русскому миру. Он продолжал заниматься переводами разных сочинений и составлял объяснения разных недоразумений, относившихся к смыслу священных книг и богослужебных обрядов. Научившись достаточно по-русски, он принялся за исправление разных неправильностей, замеченных им в богослужебных книгах. Здесь мы видим зародыш того громадного явления, взволновавшего русскую жизнь уже в XVII в., которое называется расколом.

Выучившись русскому языку, он начал подражать своему старому идеалу, Савонароле, и разразился обилием обличений всякого рода, касавшихся и духовенства, и нравов, и верований, и обычаев, и, наконец, злоупотреблений власти в Русской земле. Превратившись поневоле из грека в русского, Максим оставил по себе множество отдельных рассуждений и посланий, которые за небольшим исключением носят полемический и обличительный характер.

Максим вместо снисхождения к еретикам советует святителям предавать еретиков внешней (т. е. мирской) власти на казнь, чтобы соблюсти Русскую землю от „бешеных псов“. Максим писал также против астрологии, которая стала понемногу заходить в Русь и совращать умы даже грамотеев, что на основании астрологических вычислений в Европе образовалось предсказание, что будет новый всемирный потоп. Это ожидание заходило и в тогдашнюю Русь. Максим опровергал его, как основанное на суеверной астрологии.