Книга Ведьмы цвета мака - Екатерина Двигубская

Продавец безучастно взял скомканные бумажки и принялся приплясывать под музыку, несущуюся из колонок белого вагончика с надписью «Шаурма, Хот-доги, Куры-гриль, Пицца».

Света подошла к вагончику и купила курицу. Зло смотря на продавца, она с жадностью поедала птицу, получая полное моральное превосходство над обидчиком, посмевшим усмотреть в ней бухгалтерского несмышлёныша.

Марина сидела за столом и следила за танцем умирающей розы, её лепестки опадали, а движения делались всё прозрачнее и прозрачнее. Наконец слетел последний лепесток. Марина вспомнила о Мише — о его русых рассыпчатых волосах, о руках с разбегающимися ручейками вен, о голосе, гудящем колоколом в деревенской церквушке. И вдруг она поняла, что всё это в прошлом, в прошлом звонки — раз в три дня, встречи — раз в неделю. Марину это оскорбляло, но она всё надеялась, что рано или поздно он заметит её, заметит по-настоящему. Она пыталась добиться любви, насилуя Михаила заботой и лаской, а где это видано, чтобы мужчине нравилось быть целью, а не источником домогательства?

Около недели назад она пришла к Мише раньше договоренного времени и нашла в его квартире толстую девушку. Держа швабру в правой руке, она орала в неё, как в микрофон. По телевизору шёл концерт Аллы Пугачёвой — сидя нахохлившимся воробьём на краю сцены, она пела своим непредсказуемым голосом. Вскормленный же на парном молоке голос девицы был густ, а отсутствие музыкального слуха лишало его какой бы то ни было сдержанности. Крича, энергически двигая бровями, руками и ногами, она трясла космами и шваброй так, что Марина, переступив порог комнаты, сразу же получила десант грязных капель, высадившийся на её светлый костюм. От гнева став цвета варёной свеклы, Марина ринулась к ничего не видящей девице и хорошенько дёрнула её за волосы. Инна остановилась, её голос повис оборванной радугой, по которой бегали капли.

— Вы кто?

— А ты кто?

— Я Инна — уборщица.

— Ну вот и убирайся, а не тряси грязной тряпкой и своими волосами.

— Извините.

— Брось швабру и иди за мной. Тоже мне, Ла Скала!

Девушка опустила «микрофон» и проследовала с аренды своего триумфа в кухню. Марина сердито озиралась по сторонам.

— Сначала надо везде пыль протереть, плиту химикатами вымыть, но так, чтобы в воздух не летели. — Марина резко придвинула лицо к Инне, та страдальчески потупилась в пол. Марина, вытолкав её из кухни, завела в ванную, достала из-под унитаза тряпку.

— Этой только сверху протирать, внутрь не лазить. Понятно?

Потом она потащила её в комнаты. В тот момент, когда вернулся Михаил, Инна записывала под диктовку Марины памятку о том, как надо убираться, — это был четвёртый лист бисерного почерка.

— Девочки, вы что?

— Ничего, — сказала Марина и закрыла дверь. Смигивая слёзы, Инна не смотрела на Михаила.

Когда через час он вышел из ванной, Марина, одиноко царствуя на кухне, жарила блины.

— А что с Инной случилось?

— Ничего, милый, я просто учила, как надо вести хозяйство.

— Ты, пожалуйста, её не обижай. Она дочь маминой подруги, а мама, непризнанная поэтесса, дама весьма чувствительная. Не успеешь оглянуться, она тут как тут.

— Вот и отлично, давно хотела с ней познакомиться.

— Марина, не рановато ли чувствуешь себя хозяйкой?

— Я что-то делаю не так?

— Ну, ты девушку до слёз довела, а она у меня пять лет работает, и я всегда был ею доволен.

— А я нет.

— Но это не твой дом!

— Сама знаю! — Марина швырнула сковородкой с блином. Михаил успел пригнуться, так что блин прилип к стене. Он машинально снял его.

— Ну, это уж слишком. Убирайся, истеричка чёртова!

— Ну, вот и отлично!

Она быстро оделась и выбежала на улицу…

Марина полила розу, подула на её голый стебель.

— Хочу, чтобы ты ожила! — Марина села за стол, достала бухгалтерский отчёт, принесённый Ириной. Со скукой перебрав листы, поскорее отложила папку, заперла дверь, задёрнула шторы. Перекрестившись, Марина раскрыла врата сейфа. Женщине показалось, что оттуда на неё кто-то смотрит — снисходительно, как глядят опытные кокетки, которые зовут и предостерегают, так и эти стопки человеческих иллюзий отдавались в руки и брали всё существо, потрошили его и смеялись под раскинутыми наружу кишками и надеждами. Марина глубоко вздохнула, потянулась к сумке, но в этот момент раздался телефонный звонок, где-то в горле забилось сердце.

— Да. Да. Да, — сказала она.

Около ателье стояло жёлтое такси, на капот падал луч солнца, машина млела от тепла и тихо урчала.

— Здравствуйте, — сказал Иван, и его голос укутал шалью Маринины плечи. Она встала на цыпочки и поцеловала, поцеловала чуть слышно.

— Здравствуйте! — крикнула она, скрываясь в темноте арки.

Иван стоял и упирался в облако своими широкими плечами, солнце пошло в обратную сторону. Вдруг его ноги как будто ошпарило кипятком, и он рванулся, побежал. Втиснувшись в чёрный свод арки, остановился, тишина давила, а перед глазами проплывали чёрные лошадки.

— Зачем дана нам жизнь?

Для смерти.

Смерть для жизни…

Небо озарили оранжевые сполохи.

Женщина летела по Большой Дорогомиловской улице, прохожие били её сумками, Маринин охмелевший от страсти взгляд блуждал. Она тоже посмотрела в небо, оно было красное, взвихрённые чёрные тучи зловеще свисали с него.

— В небе тают наши мысли, — прошептала она, её взгляд упал на витрину хозяйственного магазина, там стояла стремянка. На тёмном фоне Марина увидела своё лицо — поблекшее, оно сползло вниз…

— Я могу вас пригласить выпить кофе, — сказал Иван, когда женщина так же неожиданно, как убежала, появилась под сводами арки.

— С удовольствием. Только мне надо позвонить.

— Я вас здесь подожду.

Всё так стремительно развивалось, что она едва отдавала себе отчёт, что происходящее непосредственно касается её. Неужели так творятся судьбы, так незаметно и обыденно, без аплодисментов и ощущения неизбежности, предначертанности? У неё нет таланта отгадать главное, или это так случается со всеми? Марина машинально набрала номер телефона, из трубки послышался самодовольный голос Михаила.

— Знаешь, ты не мой. Я тебя не люблю, просто похоть. Нельзя ждать своего с кем-то. Понимаешь?

— Марина, ты обиделась из-за девушки в ресторане, так это моя двоюродная сестра.

— Я не о том. Я не хочу тебя больше видеть. Никогда. Хорошо?

— Хорошо, — сказал Миша, и лёгкая обида задрожала в его голосе.

— Ключи я положу в почтовый ящик, и извини за ту сковородку с блином и за Инну. Мне всегда надо всё усовершенствовать! Пока.