Книга Падшие ангелы Мультиверсума - Леонид Алехин

Вокруг его тарелки по крахмальной белизне скатерти расплывались пятна холодной рыбьей крови.

Окажись на месте Глеба рядовой натурал, симбиот или киборг, ничто не помешало бы двум оставшимся в живых японцам закончить свое дело. И уйти, оставив жертву лежать без сознания или добив ее. Но Глеб был рыцарем Города, Новым Тамплиером, а значит, самой лучшей, самой продвинутой человекомашиной. В его конструкции были учтены жесткие требования уличной войны, где в роли противников Ордена частенько выступали бойцы Синклита, оснащенные бионическим оружием не хуже незваных гостей из Города Восходящего Солнца.

Сверхминиатюрная экспресс-лаборатория, вживленная в ткань печени Глеба, оценила характер отравления и выработала соответствующее противоядие. Оно тут же поступило в кровь вместе с дополнительной порцией миоглобина[2]. Спустя минуту и четырнадцать секунд после того, как плевок японца отправил Глеба в нокаут, рыцарь пришел в себя.

Меньше шести секунд ему потребовалось, чтобы форсироваться и оценить обстановку. Сейчас он воспринимал и перерабатывал информацию вчетверо быстрее обычного человека. Еще за три секунды он перевернулся на спину и, подтянув колени к груди, рывком вывел вперед скованные руки. Сел. Две с половиной секунды экстремального режима стоили ему трети заряда имплантированной батареи – сверхпрочный пластик наручников не выдержал и треснул. Освободившейся правой рукой он схватил с пола титановую крестовидную отвертку и метнул ее в симбиота, открывающего рот для нового ядовитого плевка.

Отвертка пробила шею японца насквозь, умертвив его вместе с моллюском-паразитом. Второй азиат выхватил «Ларин» из кобуры убитого кнехта и дважды выстрелил в Глеба. Мимо. Мимо. «Прошитые» в нервной системе рыцаря оптимальные положения тела при уклонении от выстрелов плюс акселерированная моторика – даже со скованными ногами Глеб был очень трудной мишенью. Он на долю секунды опережал следовавший за ним ствол пистолета. Мимо.

Третий выстрел пришелся в распахнутую дверь «Прометея», за которой укрылся Глеб. Протянув руку к сиденью, рыцарь вынул свой «Глок-Г» из-под плаща. Еще выстрел. Глеб пригнулся, на голову ему просыпалось битое стекло. Он прижал ствол пистолета к перемычке ножных «браслетов», сенсорный порт на рукоятке принял импульс «спустить курок». Девятимиллиметровая пуля, раздробив пластик, дала Глебу полную свободу передвижения.

Японец присел, с хрустом выгибая ноги коленями назад, и прыгнул с места на крышу «Форда». Его каблуки гулко ударили по железу. Выпущенная вниз пуля с визгом срикошетила от бетона. Глеба за дверцей больше не было. Он, перекатившись под автомобилем, оказался в тылу противника. И, не вставая с пола, прострелил ему низ позвоночника.

Это был жестокий и хладнокровно рассчитанный выстрел: не убить, но искалечить и парализовать. И допросить. Поступок, недостойный благородного рыцаря, как, поддразнивая, называл его Сергей.

После смерти Георгия и поездки за Форсиз Глеб понял, что былые доспехи стали ему тесноваты. На войне, которой его учили в забытом прошлом, действовали другие правила. Там пленных брали не для того, чтобы, получив выкуп, отпустить с миром.

Бывший солдат и теперь уже бывший рыцарь, он хотел знать, кто и почему опять домогается содержимого его черепа. Даже если это знание придется выдавливать из пленного, как пасту из тюбика.

Но ему не довелось сделать ничего из задуманного. Растянувшийся на крыше джипа японец был мертв. Не смея предать хозяина, он остановил у себя в груди сердце. Разделив тем самым участь своего товарища, из чьей пробитой шеи еще сочилась кровь вперемешку с густой слизью. И госпожи доверенного секретаря, окруженной серыми хлопьями опавших бабочек. Обменявших свою жизнь на ее смерть, как то пристало истинным камикадзе.

Связавшийся наконец с начальником оператор доложил обстановку, сообщив о смерти «объекта» и ее сопровождающих. На экране Глеб что-то втолковал паре взъерошенных кнехтов, и они вместе покинули бокс.

– Буду у вас через сорок минут, – сказал Волох. – При первой же возможности оставьте метку на тамплиере и пустите за ним «Добермана».

– Есть, – отозвался наблюдатель, вводя с пульта последовательность команд.

Из грудного сегмента «Добермана» выдвинулась молекулярная фреза, вращающаяся с частотой 12 000 оборотов в минуту. Встроенной в одну из передних лап индукционной отмычкой кибер замкнул датчики сотрясения, установленные на стекле, и, прижавшись к раме, перерезал стальные язычки оконных запоров. Распахнув створки окна, он нырнул вниз, опускаясь на клейкой мононити, выплетаемой паутинной «железой»,

Оказавшись на полу, кибер юркнул к «Прометею», где, задирая заднюю лапу, обрызгал высокомолекулярным ферментом переднее колесо и лежащий на сиденье плащ Глеба. Переключив свои рецепторы на запах этой новой метки, он, наматывая «паутину» на псевдоалмазную катушку, вознесся обратно к окну и, по-паучьи растопыривая лапы, вылез на крышу. В голографическом небе над ним плыл желтый осколок луны.

Ночь.

Зыбкая, дрожащая, в ожерелье огней и блестках голубого неона. Холодная – узорной изморозью оседающая на стеклах, паром выходящая из раскрытых ртов. Руки, на одной не хватает мизинца, греются над огнем, вырывающимся из ржавой металлической бочки.

Ждущая – перекошенная вывеска бара «R@mb», человек в голубом больничном халате у входа.

Опасная – дорожка чернеющей крови исчезает за поворотом, кого-то волокли здесь лицом по асфальту, хлопает дверца машины, тихо урча, заводится мотор. Языки пламени откладывают на бетонную стену, нет, опору старого моста, мечущуюся тень и еще одну, крадущуюся, звериную, в стороне.

Кто не спит ночью в Городе?

Он и луна. Так близко, что можно потрогать рукой. Это действует встроенный в стену-окно панорамный увеличитель, Но и без него можно было бы разглядывать ночное светило, настоящее, а не его проекцию, дешевую массовую подделку– oн один из немногих, кто может себе это позволить: его дом, невесомая, как замороженный торнадо, хрустальная спираль, находится в одной из самых высоких точек Города, в сердце Небес.

Он слышит шаги за спиной.

– Там, на столике у кровати, ожерелье, – говорит Белуга, не оборачиваясь. – Это тебе.

Она молчит, но по звону камней о стекло столешницы Владимир понимает, что она взяла подарок. Владыка Небес улыбается своему отражению в окне. Ее обида стоит дорого, но не дороже колье из настоящих изумрудов. Всему есть своя цена, даже гордости. Он не видит в этом ничего плохого. Это удобно и экономит время.

Брошенное с размаху колье ударяется о стену-окно, не оставляя на нем даже царапины (для царапин потребовалась бы двадцатимиллиметровая пушка), и падает на пол. Владимир нагибается за ним и поворачивается к Даше, тщательно скрывая удивление. И даже восхищение своей подругой.

Она без туфель, но в том же вечернем платье, открывающем ее крепкое юное тело в просветах между плетеными шнурами. Последняя мода отрицает белье, и ему хорошо видны напряженные соски и идеально безволосый лобок. Маленькие кулаки сжаты от гнева. Удерживая ее своим тяжелым взглядом от глупостей вроде попытки затеять с ним драку, Владимир подходит вплотную и бережно застегивает колье на ее тонкой шее, целует крошечную родинку над ключицей.