Книга Ангелы не плачут - Анна Климова

— Все же прочла лекцию, да? «Подумай о том, что кому-то хуже, и тебе станет лучше» — что-то вроде этого?

— Точно!

— Глупо.

— Но эффективно, — возразила Галя. — Можно порезать палец и вообразить себя зараженным смертельным вирусом. Ах, как тогда становится себя жалко! А можно просто слизнуть кровь и заниматься своими делами дальше. Понятно? Ты меня слушай. Тетя Галя тебя плохому не научит. Все, мой хороший, мне пора. Заболталась я тут с тобой, а у меня дел полно.

Виктор долго смотрел ей вслед, а потом с улыбкой покачал головой.

* * *

Степан заканчивал писать письмо матери, когда его подозвали к телефону. Звонила Галя.

— Привет, Галюня! — обрадовался он, как мальчишка. — Как дела?

— Еще, знаешь ли, не родила. Тьфу, сама не знаю, что говорю, — рассмеялась она. — У меня сегодня язык, как помело. После обсуждения с девчонками сериалов у меня в голове остаются беременности, автомобильные катастрофы и амнезии. И понимаю, что все там чушь мыльная, а все равно смотреть хочется.

— У меня мать такая же. Достались на мою голову две маньячки. Даже три, если считать сестру.

— А за маньячек ответишь!

— Ой, как страшно, — издевался Степан.

— У нас, женщин, единственная радость в жизни — сериалы посмотреть. А у вас — жена, диван, газета, футбол, хоккей, формула один. Целая куча радостей!

— Ну, насчет жены это ты загнула, — вздохнул Степан. — Не такая уж это большая радость, по сравнению со всем остальным.

— Негодяй, — констатировала его собеседница. — Вот все вы такие! Неблагодарные!

— Да, все мы коварные, гадкие и вообще очень нехорошие парни. А ты сегодня приедешь к одному такому парню?

— А куда я денусь? Гадких парней мы почему-то больше всего любим. Даже, стыдно признаться, выходим за них замуж. Надо же их кому-то перевоспитывать. Так что бедная Галя после работы, уставшая, голодная, злая, помчится через весь город к этому парню, только бы заглянуть в его бесстыжие глаза и увидеть там муки совести.

— Можешь и не пытаться. Ничего в них не увидишь. Муки совести? Это не про нас.

Они и не заметили, как проговорили в том же духе полчаса.

— Ой, совсем забыла! Я же наш старый адрес нашла. В эти выходные собираюсь туда съездить. Хочешь поехать со мной?

— Конечно. С тобой хоть на Северный полюс.

— Жутко банально, но мне почему-то приятно это слышать.

— Хотя я гадкий парень, крошка, но я могу делать приятные вещи… — пророкотал он тоном героя-любовника.

— Кто бы сомневался! — расхохоталась Галя. — Ладно, пойду, а то меня в отделении уже, наверное, хватились, с собаками разыскивают. До встречи.

— Пока. — В трубке зазвучали гудки. — Люблю тебя… — сказал он тихо.

Так и было. В этом Степан не сомневался.

* * *

Оксана искренно верила, что деньги могут дать все — благополучие, уверенность в будущем, спокойствие. Так воспитала ее мать, побывавшая замужем четыре раза. «Мужчины самые бесполезные существа на этой земле. Их удел — делиться! А иногда и вовсе лишаться всего ради нас, женщин», — весело говорила она, нисколько не стыдясь циничности своих слов. Мама у нее была вообще прогрессивной женщиной. И желанной. Вокруг нее всегда увивались мужчины самого различного пошиба. Но среди ее мужчин нельзя было встретить тех, кто не имел «золотого запасу». В советские времена мамочкой увлекались партийные функционеры, нахапавшие благодаря Леониду Ильичу обильные взятки, какие-то темные личности, наподобие Корейко, только без его маниакальной скупости, продиктованной страхом перед пролетарским возмездием, а также творческие личности, получавшие за свои труды, прославлявшие соцстрой, неплохие гонорары. Мамочка жила, словно красивая бабочка — беззаботная, эффектная, всегда веселая. Но потом Оксане начало казаться, что она играет какую-то роль. Вот яркая сцена, вот восторженная, влюбленная публика, а за кулисами… За кулисами мамочка плакала. Она запиралась в своей комнате, и Оксана слышала ее приглушенные рыдания. Впрочем, мамочка никогда не позволяла себе расслабляться на людях. Даже при ней, Оксане. Мамочка срослась со своей ролью дивы, играющей основную роль в чьей-то жизни.

Пять лет назад мамочка познакомилась с одним немцем и укатила с ним в фатерланд. Скорее всего, на немце она решила остановиться окончательно. Немец сам был не молод, но свою русскую жену, судя по всему, боготворил. Надо отдать мамочке должное, она умела вести себя в обществе. Знала три языка, могла цитировать Канта и Цицерона, обладала шармом и благодаря этому выгодно отличалась от более молодых искательниц иностранных женихов. Мама продолжала играть свою роль, решив расстаться с ней только на смертном одре.

Оксана как-то была у них в гостях. Стоило ли говорить, что мамочка не вышла бы за Ганса Ульрихта, не будь у него огромного дома в окрестностях Мюнхена, своего домика в Швейцарских Альпах, машин, счета в банке и положения в обществе? За пять лет мамочка приобрела светский лоск и прекрасную кожу на лице (благодаря многочисленным пластическим операциям, из-за чего она выглядела почти ровесницей дочери). Вид у нее был такой, что ее даже обнять было неловко, словно вся она — драгоценнейший фарфор. Такой же красивый и холодный. За все две недели пребывания в доме отчима Оксане так и не удалось поболтать с матерью, как они болтали раньше. Мать была занята в благотворительных комитетах, постоянно заседала в различных женских лигах и суетилась по поводу каких-то фондов. Фрау Ульрихт находилась в своей стихии. Она достигла пределов своих мечтаний. После двух недель унылого шатания по огромному пустому дому и прогулок по Мюнхену Оксана уехала. «Извини, что мы так и не поговорили. У меня очень много дел, — оправдывалась мать, провожая ее в аэропорт, по виду не испытывая никаких угрызений совести. — Но в следующий раз мы обязательно поговорим. А я, быть может, к тому времени еще и тебе найду жениха. Я так виню себя, что оставила тебя ТАМ, в этой грязи. Но обещаю тебя пристроить. По крайней мере, здесь порядок и культура. Господи, как вспомню эти путчи, забастовки, эти цены, меня просто в дрожь бросает! Россия никогда не станет цивилизованной страной. Никогда! Как была лапотной со времен Владимира Красна Солнышка, так и осталась». Если бы Оксана сказала, что вовсе не хочет уезжать из «лапотной» России в размеренную, скучную, регламентированную Германию, мамочка бы просто ее не поняла. Поэтому Оксана тогда промолчала.

От матери Оксане досталась большая квартира на проспекте Мира, запущенная дачка в Переделкино и ВАЗ. Впрочем, машину Оксане подарил отец, крутившийся в бизнесе, но, как и любой бизнесмен средней руки в этой стране, еле сводивший концы с концами. А еще от матери досталась вера в силу денег. Хотя в последнее время эта вера несколько пошатнулась. Разве деньги сделали мать лучше, разве дали они ей свободу? Она стала еще меньше принадлежать себе. Ее самоотдача комитетам, лигам и фондам не приносила ей ничего. Ни радости, ни удовлетворения. Оксана видела это, потому что знала мать, знала, какой она могла быть вне своей роли. Фрау Ульрихт исполняла свой долг. Долг, наложенный на нее положением в обществе. И этот долг казался неискупимым, вечным. Это было все равно что заковать себя в кандалы и гордиться ими.