Книга Притворщик-2, или Сага о «болванах» - Александр Шувалов

После третьего гудка трубку подняли.

— Алло.

— Скажите, — спросил я, — вы говорите по-английски?

— Немного, — ответил мужской голос. — Как раз на нем я с вами и разговариваю.

— Я могу поговорить с господином Сиверсом?

— Ошиблись номером.

— Что за черт! — в сердцах воскликнул я. — Который уже раз звоню, и каждый раз попадаю не туда.

— Искренне вам сочувствую, — пожалел меня неизвестный собеседник и положил трубку.

Говорят, прогулки укрепляют нервную систему. Мои нервишки события последних дней расшатали напрочь, поэтому я пошел гулять. Сначала делал это пешком, глубоко вдыхая чистый воздух и выдыхая, что получится. Побродил по парку, посидел на скамеечке, немного даже пробежался за компанию с группой местных физкультурников старшего пенсионного возраста. Метров через двести, правда, отстал, а потом и вовсе сошел с дистанции и отправился в местную кафешку пить кофе и курить.

Далее я укреплял здоровье, путешествуя в местном экологически чистом общественном транспорте, а затем — на такси. Поездка в местном такси, по моему самому искреннему мнению, тоже должна была благотворно повлиять на мое расшатанное яркими и болезненными событиями состояние. Закончил прогулку я довольно-таки своеобразно: перебежал галопом через пустырь, заскочил в подъезд и долго любовался окрестностями через окошко.

Никого следом и рядом. Не строю иллюзий относительно собственного запредельного мастерства, но группу из пяти-шести человек я бы точно срубил. Больше за мной могли послать только местные органы, но с ними я, вроде бы, пока не ссорился.

Я занял место за столиком в полупустом кафе, заказал кофе и большую рюмку водки. Водку выпил сразу и залпом, а с кофе принялся управляться, не торопясь, мелкими глоточками.

Человек приблизительно моих лет вошел внутрь, постоял, осматриваясь, и двинулся в мою сторону. Знакомая физиономия — когда я вернулся из Швеции, встретил его в «Комфорте», он поселился на одном этаже со мной, в номере по соседству.

— Здесь свободно? — я молча кивнул, пожав плечами. В кафе было полно пустых столиков, но этот мужик почему-то решил осчастливить компанией именно меня.

— Один кофе — заказал он у подошедшего официанта. — И две большие рюмки водки.

Я достал сигарету.

— Прошу прощения, — обратился ко мне незваный сосед. — Вы не могли бы не курить?

— Вообще? — удивился я.

— Пока.

— Здесь это не запрещается, — кротко ответил я. — И, потом, если вас так тревожит дым над моей половиной столика, можете перейти за другой.

— Вы не понимаете, — он вздохнул. — Мало того, что подвергаете опасности собственную жизнь, так еще создаете угрозу для меня.

— Неужели?

— Пассивный курильщик, знаете ли…

— Переходите в активные, — я протянул ему раскрытый портсигар. — Угощайтесь.

— Интересная мысль, — он ухватил сигарету из середины, вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул и щелкнул зажигалкой. — Благодарю.

— Пустяки, всегда к вашим услугам.

Несостоявшийся пассивный курильщик глубоко, со знанием дела затянулся и выпустил дым через нос.

— Хорошо-то как! — дождался заказа и передвинул одну из рюмок поближе ко мне. — Твое здоровье, растяпа!

— И тебе не хворать, изменник… — растроганно молвил я.

Толян Фиников, Грек, старый друг и бывший сослуживец, коварно предавший много лет назад Родину и едва не отправивший меня на кладбище. По официальной версии. Добрый совет, не принимайте на веру официальные версии, особенно, если их озвучивают в разведке. Тогда, пятнадцать лет назад, все запросто могло произойти с точностью до наоборот, начальство поначалу собиралось сделать врагом народа меня, а Толю повысить в должности.

Потом все, как водится, переиграли, Грек подло сбежал с казенным почти миллионом, а меня так и не повысили.

— В десны целоваться не будем, не поймут, — молвил он. — Хотя… — через три столика от нас, целомудренно обнявшись, обменивались легкими поцелуйчиками двое потрепанных возрастом субъектов одного пола.

— Не будем, — согласился я. — Как живется на иудины серебряники?

— Неплохо, — бодро отозвался он. — А как твои ребра?

— Давно зажили, — я залпом допил кофе. — Так и будем здесь сидеть?

* * *

…Грек употребил содержимое стакана, забросил в пасть кусок местной селедки и принялся жевать.

— Как тебе?

— В целом, неплохо, но… — он пошевелил пальцами. — Посол не тот. Наша-то селедочка повкуснее будет.

— Если такой патриот, — проворчал я, — возвращайся в Россию и жри ее в три горла. И, вообще, я не об этом спрашивал.

— Отвечаю на вопросы в порядке их поступления, — налил нам по новой, — твое положение описывается одним словом и это слово называется «жопа».

— А по второму вопросу?

— Просился назад, не пускают. Терпи, говорят, страдай на чужбине, рыдай в подушку.

— Соскучился по родным березкам? — посочувствовал я.

— По всему сразу, — он потянулся было за стаканом, но передумал и закурил, — один черт, через пару-тройку лет выйду на пенсию, прикуплю…

— Дом на Рублевке.

— На хрен. Прикуплю избушку в деревне, насолю грибов, наквашу капусты, затоварюсь водкой в сельпо и…

— Обязательно загляну на денек-второй, — пообещал я.

— Под такой закусь — на неделю, как минимум.

— Принимается, — согласился я, — а, что, все-таки по первому вопросу?

— А то сам не понимаешь, — мы чокнулись и откушали. Закусили рыбкой, — тебя конкретно, слили, боярин. Уходи на дно.

— Рад бы, не разрешают.

— Хреново.

— Кто бы возражал, — я тоже закурил, — на меня наезжали три раза. Первый раз подсунули для пробивки какого-то чайника, просто бросили под танк, кого не жалко.

— …Или они элементарно были не в курсе, на что ты способен, — возразил Толя.

— Может и так, зато во второй раз постарались.

— И, все равно, — он взглядом указал на полупустую бутылку, я кивнул, — ни хрена они о тебе не поняли, — принялся разливать, — никто здесь не знает, кто ты такой на самом деле, и штатники не знали.

— Китаец знал, — я поднял стакан на уровень глаз. — За Лю! — и выпил, не чокаясь.

— Не возражаю, — Грек повторил упражнение. — Все-таки, выручил.

— Не в этом дело, — я принялся сооружать сложный бутерброд. После выпитого, как всегда, захотелось есть. — Просто, ушел, думаю, последний из прежних.

— Осколок эпохи, бывшая живая история, — подхватил он, — сколько, по-твоему, он положил наших?