Книга Мистериозо - Арне Даль

— Вы ненавидели своего отца за то, что он дал вам такое имя?

— В переходном возрасте да. А сейчас мне кажется, что это даже круто.

— А яхту вы ненавидели?

— Нет, я никогда не испытывала ненависти к яхте. Это было единственное, чему папа уделял время. Он заботился о ней, благоустраивал, чтобы нам там нравилось. Маму, конечно, вечно тошнило, там часто царил беспорядок, но Марре и я не обращали на это внимания, мы любили играть в нашу «угадайку».

— А ваш отец бил мать?

— Не знаю.

— Не знаете?

— Нет. Отец невероятно расстраивался, когда видел, что его усилия ради мамы бесполезны. Они начинали орать друг на друга, а мы прятались в уголок или выбегали на остров, к которому приставала яхта, накрывались одеялом и продолжали играть в «угадайку».

— Что вы почувствовали, когда узнали о смерти отца?

— Я плакала, много плакала…

Йельм резко выключил диктофон, а потом промотал запись вперед. Ему подумалось, что понять другого человека по сути невозможно. Что именно управляет его жизнью, что связывает его с другими людьми?

В ранней юности он был влюблен в одну девушку-хиппи, старше его по возрасту, ее звали Ильва Якобсон-Флод, и вдруг ему представилось, что Ангел могла бы быть ее дочерью.

Жизнь расходится, как круги по воде.

Он снова сменил кассету, опять наугад.

Йельм все слушал, слушал и слушал, удивляясь старательности Черстин Хольм. Секретари, члены семей, служащие, друзья проходили перед ним нескончаемой вереницей.

Вот разговор с мужчиной, он говорит с акцентом, похожим на гётеборгский:

— Вы из Гётеборга? Наверняка вы знаете Ландветтера?

— Пожалуй, — рассеянно согласилась Черстин Хольм. — Скажите, как получилось, что Вилли сменил фамилию, а вы нет?

— Ну, я не имел ничего против фамилии Карлбергер. Она довольно… звучная. Вильям пережил развод болезненнее, чем я, ему было двенадцать, а мне все-таки пятнадцать. Мы остались с мамой и зажили совсем иначе, чем прежде. Из князи в грязи, так сказать. Вдобавок я уже сформировался как личность. Вильям был более раним. К тому же он умудрился очень быстро превратить свои личные проблемы в конфликт идеологий. Проекция, так, кажется, называется этот способ выживания.

— Как вы отреагировали на известие о смерти отца?

— Не знаю. Онемел. Не у каждого был отец, которого отправила на тот свет русская мафия.

— А откуда вы взяли про русскую мафию?

— Так было написано в «Гётеборгс-тиднинген». Я читал газеты по пути в самолете. «Афтонбладет» говорила о РАФе. «Экспрессен» винит сицилийцев. Кому верить?

Йельм остановил запись и бросил взгляд на погруженного в работу Чавеса. За окном уже начало темнеть.

Йельм решил, что следующая кассета будет последней. Он вставил ее в диктофон и услышал голос Черстин Хольм:

— Беседа с Рикардом Франценом, третье апреля, 12 часов 16 минут.

— Я хочу, чтобы это было зафиксировано, — резко произнес бывший судья Рикард Францен. — Чтобы мое мнение было отражено во всей полноте. Как вы, красавица моя, вообще осмелились прийти сюда после того, что сотворили ночью с моим сыном?

— Мы очень сожалеем о случившемся, но вы могли бы просветить нас, что у вас есть сын, что у него есть ключи и что он может ворваться в дом посреди ночи с белыми следами кокаина на носу.

— Я никогда не думал…

— Первый вопрос. Одного из членов ордена Мимира, не входившего в орден Скидбладнира, зовут Георг Хуммельстранд. Вы его знаете?

— Георга? Конечно.

— Как он отнесся к отделению ордена Скидбладнира?

— Не совсем позитивно. Вы хотите сказать, что продолжаете расследовать линию ордена? Несмотря на Карлбергера?

— А откуда вы это знаете? Эта информация не обнародована.

— Черт возьми, у меня могут быть свои каналы! Это же приведет вас в тупик!

— Расскажите о Хуммельстранде.

— Он был очень возмущен. Для него устав ордена Мимира являлся непреложным законом, а нас он считал предателями. Он принадлежал к маленькой ненавидящей нас группе, именно из-за нее я поверил, что могу стать следующей жертвой.

— Назовите еще имена.

— Оскар Бьеллерфельдт, Нильс-Оке Свэрд, Бенгт Клинт, возможно, Якоб Рингман.

— В чем состояли ваши разногласия? Конкретно?

— В деталях ритуала. В высшей степени тайных. Особенно для женщин.

— Правда, что тогдашний инспектор отдела по борьбе с наркотиками Стокгольмской полиции Ян-Улов Хультин в 1978 году задержал Рикарда Францена-младшего за хранение и распространение наркотиков и, настойчиво преодолевая серьезное сопротивление, добился того, чтобы ваш сын был арестован и предстал перед судом, однако Верховный суд Швеции, в котором вы тогда были судьей, освободил его из заключения?

— Но ведь не я рассматривал дело своего сына!

— Этого никто и не утверждает. Правда ли также то, что Хультин после этого дела был переведен в полицию Худдинге?

На мгновение воцарилась тишина. Йельм вспомнил, как резко Хультин вздернул бровь. На заднем плане послышался слабый голос Францена:

— Не думал, что Хультин будет болтать… Ну что ж, это дело было совершенно ясным и прозрачным. Моего сына освободили. Доказательства его вины рассыпались в прах.

— Хультин мне ничего не сообщал. Я сама прочитала дело. В нем есть некоторые примечательные детали. С тех пор Рикарда-младшего десятки раз ловили с поличным и отпускали.

На пленке послышался грохот, и звук исказился. Судья Францен произнес громким, дрожащим и удивительно странным голосом:

— Я думаю, вам стоит поискать себе новую работу, юная дама. Могу вам кое-что предложить.

— Отдайте диктофон, господин судья, — спокойно произнесла Черстин Хольм.

Йельм осторожно постучал и вошел. Нюберга не было. Хольм все еще сидела на своем месте, слушала записи и печатала на ноутбуке. В комнате было совершенно темно. Она взглянула на него и сняла наушники.

— Да? — произнесла она тем же спокойным тоном, каким говорила «отдайте диктофон, господин судья» несколько часов назад. Время было уже очень позднее.

Йельм положил ей на стол стопку кассет и легонько кивнул.

— Безнадежно, — сказал он. — Но Францен — это настоящий сюрприз.

— Наверно, это было глупо…

— Ты пошла к нему, чтобы немножко напугать?

— Все эти годы он снабжал своего сына деньгами на наркотики и столько раз вытаскивал его из камеры, что стал притчей во языцех в тюремных коридорах. Больше он не сможет перейти «мост вздохов».