Книга Мозг Кеннеди - Хеннинг Манкелль

— Оно твое. Возьми.

Луиза сунула письмо в сумку.

— Каким образом Хенрик платил за квартиру?

— Он отдавал деньги мне. Три раза в год. До Нового года платить не надо.

Бланка проводила ее к выходу. Луиза окинула взглядом улицу. На противоположном тротуаре стояла каменная скамейка. Там сидел человек, читал книгу. Только после того, как он не спеша перевернул страницу, Луиза отвела глаза.

— Что ты собираешься делать дальше? — спросила Бланка.

— Не знаю. Но я дам о себе знать.

Бланка порывисто погладила ее по щеке.

— Мужчины всегда сбегают, когда считают, что с них хватит, — сказала она.

— Арон обязательно вернется.

Луиза повернулась и быстрым шагом пошла по улице. Только бы не разрыдаться.

В гостинице ее ждали двое полицейских. Они устроились в креслах, в углу просторного холла.

Заговорил молодой полицейский. Читал записи из блокнота, и понять его английский не всегда было легко.

— К сожалению, мы не нашли вашего мужа, господина Арона Кантора. Ни в больницах, ни в моргах его нет. Равно как и ни в одном из наших полицейских участков. Его данные внесены в нашу оперативную систему. Теперь остается только ждать.

Луиза словно задохнулась, у нее не осталось сил.

— Спасибо вам за помощь. У вас есть мой номер телефона, в Мадриде есть шведское посольство.

Полицейские козырнули и ушли. Она снова опустилась в мягкое кресло и подумала, что теперь потеряла все. Ничего не осталось.

Усталость терзала ее, сводила судорогой. «Надо поспать, — подумала она, — другого выхода нет. У меня все плывет перед глазами. Завтра я уеду отсюда».

Она встала, пошла к лифтам. Еще раз окинула взглядом холл. Там никого не было.

12

Когда поздним вечером самолет поднялся с мадридского аэродрома, ей показалось, будто все эти сотни тысяч лошадиных сил исходили из нее самой. Луиза Кантор сидела у окна, на месте 27 А, и прижималась щекой к стеклу, заставляя самолет взлететь. Она была в подпитии, еще между Барселоной и Мадридом выпила водки и красного вина, не притронувшись к еде. А во время ожидания в Мадриде продолжила возлияния. И только ощутив тошноту, заставила себя съесть омлет. Оставшееся время она нервно бродила по аэропорту. Думала, что обнаружит какое-нибудь знакомое лицо. Растущий страх и убеждение, что за ней все время следят, делали свое дело.

Из аэропорта она позвонила Назрин и отцу. Назрин стояла где-то на улице в Стокгольме, связь никуда не годилась, и Луиза была совсем не уверена, что Назрин действительно поняла насчет квартиры Хенрика в Барселоне. Разговор оборвался, точно кто-то заглушил радиоволну. Луиза еще четыре раза пыталась прозвониться, но голос в телефоне каждый раз просил ее перезвонить позднее.

Артур сидел на кухне, когда она позвонила. «У него обычный «кофейный» голос, — подумала она. — Я помню его еще с тех пор, как мы развлекались, когда я переехала в Эстерсунд и звонила домой. Я должна была угадать, пьет ли он кофе, или сидит и читает, или, может, готовит еду. Он записывал очки. И один раз в год докладывал мне результаты. Больше всего очков я зарабатывала, когда угадывала, что он пьет кофе».

Луиза старалась собраться с мыслями, говорила медленно, но отец сразу же раскусил ее.

— Сколько сейчас в Мадриде?

— Столько же, сколько и у тебя. Может, часом больше или меньше. Почему ты спрашиваешь?

— Значит, еще не вечер?

— Середина дня. Идет дождь.

— Почему ты так пьяна в середине дня?

— Я не пьяна.

В трубке стало тихо. Артур тут же отступил, ложь всегда действовала на него как удар. Ей стало стыдно.

— Я выпила вина. Что в этом особенного? Я боюсь летать.

— Раньше никогда не боялась.

— Я не боюсь летать. Я потеряла сына, своего единственного ребенка. А теперь и Арон пропал.

— Ты ни за что не справишься со всем этим, если не сможешь оставаться трезвой.

— Черт тебя побери!

— Черт побери тебя!

— Арон пропал.

— Он и раньше пропадал. Привык поджимать хвост, когда ему так удобнее. Арон сбегает, если ноша становится слишком тяжелой. И ускользает через одну из своих потайных дверей.

— На сей раз ни о хвостах, ни о потайных дверях речи нет.

Она подробно рассказала отцу, что произошло. Он не задавал никаких вопросов. В трубке слышалось только его дыхание. Самое надежное чувство в детстве. Видеть, чувствовать и слышать его дыхание. Когда она закончила рассказ, воцарилось молчание, блуждавшее взад и вперед между Херьедаленом и Мадридом.

— Я поеду по следам Хенрика. С письмом и фотографией девушки по имени Лусинда.

— Что ты знаешь об Африке? Ты не можешь ехать туда одна.

— Кто поедет со мной? Ты?

— Я не хочу, чтобы ты ехала туда.

— Ты учил меня рассчитывать на себя. Мой страх служит гарантией, что я не наделаю глупостей.

— Ты пьяна.

— Это пройдет.

— У тебя есть деньги?

— У меня есть деньги Арона.

— Ты уверена, что поступаешь правильно?

— Нет. Но я должна ехать.

Артур надолго замолчал.

— Здесь идет дождь, — наконец произнес он. — А скоро пойдет снег. Видно по вершинам гор, тучи сгущаются. Скоро выпадет снег.

— Я должна ехать. Должна узнать, что случилось, — ответила она.

Закончив разговор, Луиза укрылась под козырьком лестницы, спряталась среди брошенных багажных тележек. Ощущение было такое, будто кто-то хватил дубиной по куче черепков, собранных с огромным трудом. Теперь они сделались еще меньше, и собрать их в одно целое стало еще сложнее.

«Я и есть это целое, — подумала она. — Сейчас черепки являют собой мое лицо. Больше ничего».

Она села в самолет на Йоханнесбург за несколько минут до одиннадцати вечера. И уже готовясь шагнуть с трапа в салон, вдруг засомневалась. Я сумасшедшая. Погружаюсь в туман, вместо того чтобы выйти из него.

Ночью она продолжала пить. Рядом с ней сидела негритянка, которая, похоже, мучилась животом. Они не разговаривали друг с другом, обменялись лишь взглядами.

Еще в аэропорту, в ожидании посадки, Луизе пришло в голову, что, по сути, ничто не свидетельствует, что они направляются в африканскую страну. Чернокожих и мулатов среди пассажиров было немного, в самолет садились в основном европейцы.

Что она вообще знала о Черном континенте? Какое место занимала Африка в ее сознании? В годы студенчества в Уппсале борьба против апартеида в Южной Африке была частью широкого движения солидарности. Луиза участвовала в разных митингах, но никогда не вкладывала в них всю душу. Нельсон Мандела представлялся ей загадочной фигурой, обладавшей почти нечеловеческими способностями, вроде греческих философов, о которых она читала в учебниках. Африка, собственно говоря, не существовала. Черный континент состоял из размытых картин, зачастую невыносимых. Мертвые, раздувшиеся тела, континент, покрытый горами трупов. Мухи, облепившие глаза голодных детей, апатичные матери с высохшими грудями. Луиза помнила портреты Иди Амина и его сына, похожих в своих карикатурных мундирах на оловянных солдатиков. Ей всегда казалось, что она видит ненависть в глазах африканцев. Но, может быть, в этих темных зеркалах она прозревала свой собственный страх?