Книга Человек, который улыбался - Хеннинг Манкелль

– Тут довольно трудно что-нибудь придумать.

– Все равно скажи.

Они замолчали, углубившись каждый в свои мысли. У заправки остановился прокатный грузовик. Официантка за стойкой крикнула, что заказ готов. Валландер отошел и тут же вернулся с тарелкой.

– В письмах Ларс Борман обвиняет адвокатов в несправедливости, – осторожно начала она. – Но нет ни слова, в чем именно эта несправедливость заключается. Ларс Борман никогда не обращался к их услугам… Мы ничего не знаем об их отношениях.

Валландер положил вилку и вытер губы салфеткой.

– Ты, конечно, слышала о Рюдберге, – сказал он. – Старый следователь, он умер несколько лет назад. Как-то он сказал: «Полицейские любят по делу и без дела повторять, что они ничего не знают. На самом деле мы знаем гораздо больше, чем нам кажется».

– Это звучит как один из тех афоризмов, которыми нас пичкали в Школе полиции. Мы их старательно записывали, а потом быстро забывали.

Валландер почувствовал раздражение. Он не выносил, когда кто-нибудь ставил под сомнение авторитет Рюдберга.

– Меня мало интересует, что вы записывали или не записывали в вашей школе. А вот к тому, что говорю я или говорил Рюдберг, тебе следует прислушаться.

– Ты что, разозлился? – удивилась она.

– Я никогда не злюсь. Но твои выводы касательно Ларса Бормана никуда не годятся.

– А ты можешь лучше? – резко спросила она.

«Она вспыльчива, – подумал он. – Наверное, это и в самом деле не так просто – быть единственной женщиной-следователем в истадской полиции».

– Я неточно выразился. Не то чтобы никуда не годятся, но кое-что ты упустила.

– Говори, – сказала она. – Что-что, а слушать я умею, ты это знаешь.

Валландер отодвинул тарелку и сходил за кофе. Датчане ушли, и они остались одни. Из кухни доносились звуки радио.

– Выводы, впрочем, делать рано, – начал он. – Но определенные допущения уже возможны. Можно попробовать сложить паззл и посмотреть, что получится – полный бред или намек на что-то разумное.

– Продолжай.

– Что мы знаем о Ларсе Бормане? Он был ревизором, к тому же очень порядочным человеком. И Форсдаль, и его жена несколько раз это подчеркивали. Они, собственно, только об этом и говорили, если не считать того, что он был тихоней и любил читать. Из опыта я знаю, что это большая редкость – чтобы, говоря о человеке, все время упирали на его порядочность. Чаще всего это означает, что он и в самом деле был стопроцентно порядочен.

– Порядочный ревизор, – вставила она.

– И вдруг этот благородный человек пишет два письма в адвокатскую контору в Истаде, подписывает своим именем, а название отеля на конверте замазывает. Что из этого следует?

– Что он не желал писать анонимно, но гостиницу в это дело втягивать не хотел.

– Он не просто не хотел писать анонимно. Думаю, мы можем допустить, что адвокаты знали, кто такой Ларс Борман.

– Порядочный человек, возмущенный несправедливостью. Все же остается вопрос: что это за несправедливость?

– А здесь мы можем сделать еще одно предположение, – сказал Валландер, – предпоследнее. Не хватает промежуточного звена. Ларс Борман не был клиентом Торстенссонов. Но, может быть, им был кто-то другой? Кто-то, кто соприкасался и с Ларсом Борманом, и с адвокатской конторой?

Анн Бритт задумалась и кивнула головой:

– Чем вообще занимаются ревизоры? – сказала она. – Проверяют, чтобы деньги расходовались правильно. Сверяют квитанции, счета и своей подписью заверяют, что все в порядке. Ты именно это имеешь в виду?

– Густав Торстенссон был экономическим советником. Как ты правильно сказала, ревизор следит, чтобы соблюдались законы и предписания. Но адвокаты занимаются примерно тем же самым! Или, во всяком случае, должны заниматься…

– Ты сказал, что это твое предпоследнее допущение. Значит, есть еще и последнее?

– Ларс Борман написал два письма с угрозами. Во всяком случае, мы знаем про два, может быть, их было и больше. Что делают адвокаты? Кладут письма в конверт и суют в ящик.

– Адвокаты убиты. И на фру Дюнер было покушение.

– И Ларс Борман совершил самоубийство. С этого и надо начать. С его самоубийства. Надо позвонить коллегам в Мальмё. Где-то должен быть документ, где написано, что это было именно самоубийство. Что преступление исключено. Должен быть протокол вскрытия.

– В Испании живет его вдова, – напомнила она.

– А дети, наверное, в Швеции. С ними тоже надо поговорить.

Они поднялись.

– С тобой приятно разговаривать, – сказал Валландер. – Жаль, что так редко удается. Надо бы почаще.

– Несмотря на то, что я ничего не понимаю и делаю никуда не годные выводы.

Валландер пожал плечами:

– Мало ли что сорвется с языка.

Они сели в машину. Был уже час ночи. Валландер с грустью подумал, что ему надо возвращаться в пустую квартиру. Наверное, что-то в его жизни кончилось гораздо раньше, еще до того, как он в предутреннем тумане стоял на коленях на глинистом поле под Истадом. Вспомнил про картину отца на стене у Форсдаля. Живопись отца представлялась ему чем-то чуть ли не постыдным, образцом дурного вкуса. А может быть, это не так? Может быть, его искусство давало людям чувство равновесия, которое они искали всю жизнь и вдруг обретали в его пейзажах? Он вспомнил, как по аналогии с отцом, «базарным художником», назвал себя базарным полицейским. Может быть, его самоуничижение – просто глупость?

– О чем ты думаешь? – спросила Анн Бритт.

– Ни о чем. Наверное, просто устал.

Они поехали через Мальмё. Хотя так было немного дальше, ему не хотелось съезжать с магистрали. Движения почти не было, их никто не преследовал.

– Не могу в это поверить, – вдруг сказала она. – Какой-то голливудский триллер. Неизвестные преступники преследуют тебя на машине.

– Еще несколько лет назад это и в самом деле было невозможно, – сказал Валландер. – Потом все изменилось. Кто-то сказал, что Швеция меняется – медленно, но верно. Раньше все было по-другому. Все было как на ладони, надо было только уметь смотреть. И хотеть смотреть.

– Расскажи, – попросила она, – расскажи, как было раньше. И что изменилось.

– Не знаю, сумею ли объяснить, – сказал он, помолчав. – Впрочем, это мое личное мнение. Но даже в таком маленьком и незначительном городе, как Истад, перемены заметны. Преступлений стало больше, а самое главное, изменился их характер – преступления стали опаснее и хитроумнее. Преступниками становятся люди, до этого чтившие закон, образцовые граждане… Но вот почему это все происходит – на это я ответить не могу.

– К тому же у шведской полиции едва ли не худшие в мире показатели. Мы раскрываем меньше преступлений, чем остальные.