Книга Загадка улицы Блан-Манто - Жан-Франсуа Паро

От отвратительного пойла Николя закашлялся, но крепкий алкоголь согрел его, и лицо его порозовело.

— Вот и чудненько, вот вы уже и молодцом! Вы хотите видеть господина де Сартина? И он хочет вас видеть. Приказал, как только вы появитесь, так сразу к нему. Он, конечно, был не в духе, но он всегда такой. Словом, еще одному парику каюк, уж так он его терзал…

Решительно, сегодня утром всем хотелось увидеть Николя!

Секретарь осторожно поскребся в дверь, подождал, пока из кабинета выйдет посетитель, и впустил Николя.

Знакомый кабинет пустовал. Царившую в нем тишину нарушали только шелест огня в камине да шипение искр от распадавшихся на угольки прогоревших поленьев. От тепла, разлившегося по всему телу, Николя захотелось спать. Блаженное ощущение покоя вернуло ему уверенность в себе, утраченную после разговора с Антуанеттой. Борясь со сном, он оперся о заваленный папками рабочий стол и только тогда заметил, что над поставленными по другую сторону стола креслами торчат макушки двух париков. Не в силах сдвинуться с места, он, сам того не желая, стал слушать протекавшую в его присутствии беседу.

— Послушайте, дорогой мой, как мы с вами до этого докатились? — спрашивал Сартин. — Сегодня утром мне принесли письмо, откуда я узнал, что в Лондоне уже говорят о капитуляции Лалли,[23]осажденного в Пондишери! Год назад мы потеряли наши владения в Канаде, а теперь история угрожает повториться в Индии…

Ехидный дребезжащий голос прервал начальника полиции:

— Что вы хотите, едва мы начали воевать с Англией, как на нашу голову свалился союз с Австрией. К войне на море прибавилась война на суше. А гоняться сразу за двумя зайцами… Война, знаете ли, требует денег, много денег. И полководцев. Прежде всего полководцев. А откуда им взяться, если в армии царит хаос? Законов у нас много, да толку от них… Нижние офицерские чины незаслуженно унижены, младшие офицеры разочарованы, а непомерные амбиции придворных шаркунов порождают только склоки…

— Но ведь прежде чем начинать кампанию, кто-то же о чем-то думал?

— И думал, и взвешивал. Но сладкоголосая сирена оказалась сильнее. Сами понимаете, куда нам угнаться за этой птицей… а господин Кауниц[24], посол его императорского величества и придворный любимчик Версаля, с удовольствием забавлял публику своими лакеями в обсыпанных мукой париках…

Над кипой досье показалась рука. Вцепившись в макушку парика, она подергала его, проверяя, прочно ли сей парик сидит на голове.

— …Он полюбезничал с красоткой[25], поманил ее императорской благодарностью. Она тут же открыла в себе дипломатический талант и решила сыграть новую для себя роль. Спектаклей в малых апартаментах ей уже недостаточно. Как только королевские фаворитки начинают стареть, они сразу принимаются выставлять напоказ свое благочестие и немедленно лезут в политику! Если непредвзято оценить положение дел во Франции, я бы сказал, что королевство держится только чудом. Его дряхлый, пришедший в негодность механизм развалится при первом же потрясении. А еще дерзну предположить, что наше самое большое зло заключается в том, что никто не видит масштабов нашего хаоса. Еще хуже, никто сознательно не хочет его видеть.

— Друг мой, однако вы неосторожны.

— Здесь никого нет, а с вами, Сартин, я разговариваю как с самим собой. Мы с вами старые приятели. В Париже прошел слух, что красотка приказала собрать все, что когда-либо писали о госпоже де Ментенон…

— Это не слух, а чистая правда.

— Вам виднее, какая это правда… Но я отвлекся. Фактически пришлось выбирать между войной с Англией и сопряженными с ней тяготами и дерзкой сменой союзников, сопряженной с риском ввязаться в войну на суше. Эта легкомысленная особа вообразила, что война будет короткой. Вечный ветер в голове…

— Что вы имеете в виду?

— Сами знаете! Ох уж это французское легкомыслие… Красотке захотелось подергать за ниточки мировой политики. Союз с извечным врагом Габсбургом назвали образцом дальновидной политики. Заговорили о мире, об упрочении союза… Кое-кто спешно бросился ваять статуи и чеканить медали… И все это не считаясь с англичанами и «северным Соломоном»[26], которого превозносит Вольтер. Впрочем, для господина де Вольтера кровь, пролитая французами, является всего лишь предлогом для очередной эклоги.

— Война с Англией от нас не зависела, — заметил Сартин.

— Вы правы, они не оставили нам выбора. Эти англичане самые настоящие пираты, да, черт побери, именно пираты…

Стук кулака по закраине стола вывел Николя из дремотного состояния, и он опять оказался перед вопросом, стоит ли ему выдавать свое присутствие или нет.

— Они без объявления войны захватили триста наших кораблей и шесть тысяч моряков, — продолжал язвительный голос. — А наш флот, как вам известно, находится под командованием совершеннейшего ничтожества. Ваш предшественник Беррье, сделавший карьеру исключительно потому, что поощрял мелкие страстишки красотки, пересказывая ей городские сплетни и разоблачая несуществующие заговоры, теперь является полномочным министром морского департамента. А господин де Шуазель по-прежнему хочет высадиться в Шотландии. Один из моих друзей, служивших на королевском флоте, наглядно доказал мне бессмысленность подобного проекта. К тому же…

Один из париков исчез, и голос зазвучал доверительно.

— К тому же нас предали.

— Как предали?

— Увы, Сартин. Один из моих сослуживцев, чиновник в департаменте иностранных дел, продал наши планы англичанам.

— Его арестовали?

— Куда там! Нельзя возбуждать подозрений Лондона! Сейчас мы следим за ним, но свое черное дело он уже сделал. Зло свершилось, катастрофа произошла, и наши линейные корабли блокированы англичанами в эстуарии реки Вилен.

Николя вспомнил, что в одном из последних писем каноник Ле Флош рассказывал, как они с маркизом Ранреем ходили смотреть на французские корабли, стоявшие на якоре в бухте Треигье.

— Друг мой, — понизив голос, спросил Сартин, — есть ли какая-нибудь связь между этим предательством и нашим делом?

— Не думаю, но если дело провалится, результат, скорее всего, будет тот же самый. В теперешнем положении нельзя допустить, чтобы кто-нибудь скомпрометировал его величество или его окружение. Увы, после нашего поражения под Росбахом[27]ничем нельзя пренебрегать. Прусского короля считали недалеким дурачком, и вот вам результаты. Все рухнуло в тот день, когда этот мародер Ришелье — полагаю, вы знаете, что солдаты зовут его шельмецом — вступил с Фридрихом в переговоры, вместо того чтобы разбить его.