Книга «Гремя огнем». Танковый взвод из будущего - Вадим Полищук

— Их сюда полтора года везли по единственной железной дороге, а теперь они хотят, чтобы за месяц всех вывезли обратно. Это просто невозможно, а тут еще и железнодорожники бастуют.

С другой стороны, Кондратьев в чем-то прав, вот оно — топливо революции. Пока они только хотят уехать, но стоит только бросить в эту обозленную толпу искру из десятка грамотных агитаторов — и так полыхнет… Никаких пулеметов потушить не хватит. Сначала паровоз захватят, затем, ощутив свою силу и опьянев от первой пролитой крови, пойдут крушить все вокруг. И только потом, протрезвев, осознают содеянное и ужаснутся ему, но будет уже поздно, обратная дорога закрыта. И тогда, кто-то — боясь наказания, а кто-то — искренне поверив в простые, хлесткие лозунги, шагнут они под другие знамена.

Сам тоже хорош: наган в руке почувствовал и обрадовался, даже не догадался проверить, заряжен ли револьвер! А если потребовалось в воздух пальнуть, вот обделался бы. А если не в воздух? Сергей вдруг осознал, что в запале, спасая подчиненных и собственную жизнь, вполне мог и выстрелить. Тогда, в марте, когда для него они были царскими солдатами, он отдал приказ сложить оружие, а сейчас, пять месяцев прожив с ними в одной казарме, готов был в них же стрелять! И за что? За паршивый паровоз? Хотя, с другой стороны, никакой симпатии эта обозленная толпа, и особенно некоторые ее представители, не вызывала. Одно дело в книжках читать про революционный порыв солдатской массы, другое — с этим порывом столкнуться лицом к лицу.

На следующей станции Рябов и Ерофеев нарисовались в теплушке.

— Замерз как цуцик, — пожаловался наводчик, присаживаясь к буржуйке.

— Сержант Рябов, сержант Ерофеев!

Почувствовав командные нотки в голосе лейтенанта, оба, выпрямившись, замерли.

— За находчивость обоим объявляю благодарность!

— Служу тру…

Не зная, что сказать дальше — оборвали ответ на полуслове, покосившись на капитана Кондратьева. Тот сделал вид, что оговорки не заметил. Сергей махнул рукой:

— Вольно.

Понизив голос, Сергей задал Рябову волновавший его вопрос:

— А если бы толпа не остановилась, ты по ней пальнул?

Сержант до сих пор подобным вопросом как-то не задавался. Поскребя шею, наводчик выдал:

— А хрен его знает. Нет, если бы вас бить начали, то мог и выстрелить.

— Ладно, иди грейся.

На этой станции эшелонов с демобилизованными не было, но пост с пулеметом на тормозную площадку выставили. Пост на тендере паровоза оставался даже во время движения.

К вечеру следующего дня литерный эшелон прибыл в Харбин. Столица КВЖД с размахом прогуливала заработанные на войне деньги. Скоро схлынет поток демобилизованных солдат, разъедутся лощеные штабные офицеры и вороватые интенданты, вернутся в столицы разжиревшие на военных поставках коммерсанты, даже имущество вывезут. И опять потянется размеренная и скучная жизнь провинциального городка, даже не на глухой окраине, а за границами огромной империи. Но пока, пусть и последние недели, жизнь в Харбине била ключом. Казалось, что город состоит из одних только кафешантанов, публичных домов и игорных притонов.

Вернувшийся от коменданта Кондратьев принес плохие новости:

— Началась всеобщая забастовка на Забайкальской дороге. Дальше приграничной станции Маньчжурия поезда не ходят.

— Какие есть варианты? — поинтересовался Сергей.

— Можем остаться здесь, можем поехать дальше, но на границе наверняка застрянем. Здесь хоть продовольствием можно разжиться, а там можем с голоду помереть.

Трое суток простояли в Харбине. Этого времени хватило, чтобы дальнейшее пребывание в нем стало невыносимым. Пассажирские поезда не ходили. Вокзал был забит военными, гражданскими чиновниками и их семьями, которые ночевали в залах ожидания, на перронах постоянно торчали компании демобилизованных солдат. Кондратьева делегировали к коменданту. Сухонький старичок-комендант пообещал паровоз к утру.

— Но лучше бы вам в Харбине остаться. Забайкальская дорога в руках стачечного комитета, всякое движение по ней прекращено.

С паровозом комендант не обманул, утром тронулись дальше. Но и с забастовкой обмана тоже не было, на станции Маньчжурия простояли пять суток, подъели все продовольственные запасы, а пополнить их было просто негде. Стачечный комитет категорически отказывался пропускать эшелоны дальше, стояли даже санитарные поезда. Стояли бы и дальше, если бы не прибыл эшелон с бывшими сахалинскими каторжанами. Эти успели послужить в войсках генерала Селиванова, сдаться японцам и сейчас, получив амнистию, возвращались домой. Каторжане оказались неожиданно хорошо организованными ребятами. Верховодили ими старосты, выбранные от каждого вагона. Они быстро выяснили обстановку, каким-то образом договорились со стачечным комитетом и буквально через несколько часов отправились дальше. Ситуацию прояснил Ерофеев.

— Они пообещали в поселок железнодорожников «красного петуха» пустить, если их дальше не отправят, вот комитет и решил с ними не связываться. Слушай, командир, а может, и мы тоже?

— Что «тоже»? Поселок подожжем?

— Зачем поджигать? Наведем на этот комитет орудие, они штаны и обмочат.

— А если не обмочат?

— Так каторжан же пропустили!

Сергей передал предложение Кондратьеву, все-таки именно капитан был начальником эшелона.

— Я сделаю вид, что ничего подобного не слышал и не видел, действуй.

Беда была в том, что самого комитета никто не видел и где найти его — не знал. Соответственно, и пушки наводить было некуда. С трудом удалось отыскать одного железнодорожника, на которого указали как на члена стачечного комитета.

— Слушай сюда, — оголодавшие, и поэтому злые танкисты притиснули к стенке крохотного вокзала дядьку лет сорока в черной тужурке, — если через час наш эшелон не отправят с этой вашей гребаной станции…

Дядька оказался не робкого десятка:

— Комитет постановил…

Что постановил комитет, дядька сказать не успел, получил под ребра кулаком и вынужденно замолчал.

— Заткнись и слушай. Если через час эшелон не отправится, мы тут у вас на станции такой шорох наведем! У нас три орудия есть, и мы очень злые. Понял?

Дядька пробурчал в ответ что-то утвердительное, и его отпустили. Проводив взглядом железнодорожника, спешно убравшегося в направлении депо, Сергей повернулся к Ерофееву:

— Как думаешь, подействует?

— Скоро увидим.

Подействовало, минут через тридцать к эшелону явился уговаривающий от стачечного комитета. Этот был моложе, и руки у него были чище, а язык подвешен куда как лучше.

— Поймите, товарищи, если мы пропустим ваш эшелон, то тем самым нарушим постановление стачечного комитета о всеобщей забастовке.

Однако пустые животы танкистов к подобной агитации остались глухи.