Книга Аберистуит, любовь моя - Малколм Прайс

– До некоторой степени как муравьиная колония, – объяснил брат Гилберт. – Нас объединяет страдание.

– Мне жаль это слышать.

– О нет, – воскликнул Гилберт, – мы не нуждаемся в твоем сочувствии. Теперь ты – один из нас!

Я на миг растерялся. И снова они уставились на меня, как собаки на витрину мясной лавки.

– Я? Почему?

Гилберт наклонился поближе, и его примеру последовали остальные. В голосе у него зазвучали приторные конспиративные нотки:

– То есть ты не знаешь?

Я понизил голос:

– Нет, а что?

– Мы – Анонимные Мивануиманы!

Братья глядели на меня круглыми глазами, как детишки на лагерный костер.

– Мы тоже сидели на передних местах, как ты, – сказал брат Гилберт.

– Но прошли те времена, – с тоской добавил брат Фрэнк. – Прошли давным-давно. Настала очередь других фаворитов.

– Теперь мы сидим здесь и ждем, когда снова подойдет наш черед выбраться на солнышко, – сказал брат Билл.

– Я никогда не слыхал о вашей организации.

– Мало кто слышал, – возбужденно прошелестел брат Гилберт. – Можешь вступить, если хочешь!

– С чего бы я вступал в вашу банду неудачников?

Братья печально посмотрели на меня. Не с возмущением, а с каким-то раздражающим пониманием – так святые взирают на слабости человеческие.

– Ах, братец Луи, ты все еще на стадии отрицания.

– Только не надо, пожалуйста, дешевого трактирного психоанализа, – заорал я.

– Пожалуйста, не волнуйся, – сказал Билл. – Долгое время я был таким же, как ты.

– Слушай, я не такой, как ты, о'кей? Я – хороший друг Мивануи. – Прозвучало убого.

Они молча понимающе переглянулись, но ничего не сказали.

– И не смотрите на меня так! – Я снова орал – причем все быстрее, словно скоростью речи мог пополнить неумолимо тающие запасы уверенности в себе. – Я не такой, как вы. Это ошибка. Я опоздал, поэтому впереди не было места. Вот почему я сижу здесь; вот увидите, когда она появится, то подойдет и поговорит со мной!

Я бешено озирался по сторонам, едва ли не провоцируя братьев сказать мне хоть слово поперек. Но встречал лишь бездонный кладезь сострадания и понимания.

– Все в порядке, Луи, мы понимаем.

– Нет, не понимаете.

– Понимаем. Это все ошибка. Не беспокойся, нет нужды расстраиваться.

– Я не расстраиваюсь! – А потом, ощутив надрыв в своем голосе, я повторил еще раз, уже сдержаннее: – Я не расстраиваюсь.

– Само собой. Но одно ты должен знать. Мивануи не подойдет к тебе поговорить – девочки сюда не заходят.

На этот раз брат Билл схватил меня за плечо с неожиданной горячностью".

– Но это не означает, что у тебя нет никаких шансов. Шанс есть у всех.

– Да неужели? – фыркнул я. – Ты так думаешь? У всех есть шанс – так-таки у всех? Даже у старого брата Как-его-там, который сейчас сидит и пускает слюни в кружку?

Они оглянулись и грустно поглядели на старика в конце стола. Он отчаянно пытался уследить за беседой, но было очевидно, что слух его подводит: он сидел, трясясь всем телом, и вымучивал из себя смех, когда смеялись остальные.

– Это брат Тобиас, и у него шансы не хуже, чем у прочих. – Теплота исчезла из голоса брата Гилберта.

Брат Билл наклонился ко мне:

– Не стоит так говорить о братьях. Не стоит проявлять неуважение.

– Так наберитесь мудрости и узрите истину. Брату Тобиасу не светит ни единого шанса с Мивануи, как и вам всем.

Брат Фрэнк грохнул по столу кулаком и аж возопил от моей ереси:

– Нет! Нет! Нет! Это неправда! Шанс есть у всех!

– Ибо Мивануи так добра и чиста.

– Ты так думаешь? – фыркнул я.

– Я могу доказать!

– Да ты что! И как же? – Ах, зачем я только спросил…

Брат Фрэнк вплотную придвинулся ко мне, и глаза его увлажнились от гнева.

– Потому что… потому что она пошла даже с этим школьником-калекой!

– При том, что у нее мог быть любой мужчина Уэльса, – добавил Гилберт.

Я сидел там и понимал, что мой желудок только что упал в ботинки. Несколько секунд я не мог говорить, пока наконец не выдавил из себя:

– Чт… что вы сказали?

– Мальчишка-калека. Сухоногий. Тот, что погиб. Они были любовники.

– Ты имеешь в виду Дая Мозгли?

– Да! – не унимался брат Гилберт. – Его!

– Боже правый… – наконец произнес я.

Я сидел, не в силах ни пошевелиться, ни заговорить.

Двадцать минут спустя пришла Бьянка и сказала мне, что Мивануи поехала в больницу. Эванс-Башмак был мертв.

Глава 13

Снаружи лил дождь, и улицы, блестящие и стеклянистые, были по большей части пустынны, когда я несся по Грейт-Даркгейт-стрит в больницу. Сердце мое колотилось, во рту пересохло от страха; новость о том, что Эванс-Башмак мертв, не значила ничего, но открытие, что Мивануи и Дай Мозгли были любовниками, отверткой засело в сердце. У больницы я поставил машину поближе к центральному входу, выскочил под дождь и пробежал к ярко освещенной двери. Из тени выступил полицейский и преградил мне путь:

– Вы куда?

– А что – закон запрещает посещать больных?

– Часы посещений еще не начались – приходите утром.

Еще одна фигура выступила из тени. Ллинос. Он, как обычно, был мне не рад.

– Твоя мамаша что, путалась со стервятником?

– Ты это к чему?

– Не успею я найти труп, как ты уже нарисовался.

– Я мог бы сказать то же самое о тебе.

– Мог бы, но после этого тебе пришлось бы сходить к дантисту. Что тебе надо?

Я понял, что Ллинос меня ни за что не впустит, и решил пуститься во все тяжкие – сказать правду.

– Мне нужно повидать Мивануи.

Он явно не привык к такому обращению.

– С чего ты взял, что она здесь?

– Один человек сказал мне, что нашли Эванса и она поехала в морг. Мне входить нет нужды, дела у меня с ней, а не с Эвансом-Башмаком. Не могли бы вы ей передать, что я тут, – я подожду в машине.

Второй полицейский засмеялся:

– Ой, ну какая прелесть! Не могли бы мы ей передать…

Ллинос оборвал его нетерпеливым жестом. Затем посмотрел на меня:

– В машине? – Я кивнул. – О'кей, это мы можем. Я ей дам знать.