Книга Господин Малоссен - Даниэль Пеннак

Сила молчала.

– Жаль, – сказал Жереми, – а то тут один проныра уже глаз положил на ваш телик!

Глаза из-под каски метнулись на Жереми, рот над подбородным ремнем приоткрылся…

Поздно.

Оживление толпы улеглось.

Вновь тишина.

Все смотрели на решетку.

Черная железная решетка теряла одну за другой свои поперечины.

Они таяли, как свечки, сверху вниз.

Все до единой.

Решетка исчезла.

Остался только золоченый замок, болтающийся в невесомости.

По какой-то причине, оставшейся для Жереми необъяснимой, вид этого нелепого замка, этой золотистой капли, едва заметной в плавящемся воздухе, вызвал общий хохот.

– Бесподобно!

Но и смех утих, как ветер.

Снова тишина.

Случилось что-то неожиданное. Жереми понял это по яростному взгляду, которым жандармский начальник наградил стоявшего рядом подчиненного. Кто-то проник за ограждения. Как раз между этими двумя. На секунду отвлеклись. Командир, должно быть, беспокоился о своем телике.

И вдруг Жереми узнал спину Терезы.

Тереза решительным шагом углублялась в эти нехоженые земли, отделявшие нас от кинотеатра, прямая, как правосудие, несгибаемая, как дубинки, которые как раз и проворонили ее, – одна в этом мире. Уверенная поступь, перед которой расступаются моря. Она шла прямо к висящему в воздухе замку. Сами полицейские, забыв про инструкции, следили взглядом за этой высокой худой девушкой, идущей в тишине.

Там, лицом к пустоте, Тереза достала из кармана ключ и открыла замок. Потом мы увидели, как напряженно двигаются ее руки: послышался знакомый визг невидимой решетки.

Тереза сделала шаг вперед и тоже пропала. Поглощенная небытием. Гробовая тишина.

Секунда.

Две.

Три.

И кинотеатр появился.

Так внезапно, что все вздрогнули.

Распахнутые ворота, кричащие афиши, лазурь фронтона и скачущая полосатая лошадка: да, это и в самом деле была «Зебра», кинотеатр Сюзанны О’Голубые Глаза, последний действующий кинотеатр Бельвиля. Цел и невредим. Возвращенный реальности одним взмахом платка в руках фокусника!

Новый взрыв толпы. Аплодисменты, улюлюканье, детский визг, испуганно отшатнувшиеся собаки и взмывший в небо ворох потревоженных голубей… и я со всех ног бросаюсь вперед, чтобы прикоснуться к стенам, и взахлеб делюсь впечатлениями с таким же восторженным соседом, и набиваю свою котомку, пополняя запасы тем для будущих разговоров, и уже смотрю на это исчезновение из настоящего, записав его в воспоминания…

– Чтоб мне провалиться! Вы это видели! – воскликнул Жереми. – Сначала исчез, потом воскрес!

– Видели, видели, – ответил полицейский. – А что это была за девушка?

– Моя сестра, – ответил Жереми.

* * *

Ж ю л и. Я же говорила вам, что Барнабе приготовил нам всем сюрприз.

С ю з а н н а. Лучше ничего не придумал…

Ж ю л и. Теперь вы понимаете, что имел ввиду Маттиас, когда говорил, что его сын посвятил свою жизнь тому, что можно назвать обратное кинематографу!

С ю з а н н а. Он стирает предметы, делая их невидимыми.

Ж ю л и. Барнабу – фокусник, да…

С ю з а н н а. …

Ж ю л и. Теперь трудно будет забыть вашу «Зебру». Это уже памятник.

* * *

Все хотели теперь примазаться к фокуснику Барнабу, господа с радио, дамочки с телевидения, фотографы и заведующие рубриками, ответственные по культуре, командированные Мэром мэров, рекламщики и директора театров, каждый пламенно желал заполучить его только для себя, с официальными приглашениями, с контрактами в кармане, с протянутыми микрофонами, фотографы, спешащие в лаборатории с отснятыми пленками, склониться над проявителем, наблюдая появление исчезновения, эту решетку на фоне пустоты, этот подвешенный в воздухе замок, они уже седлают своего любимого стального коня, рев моторов, клаксоны, пресловутая круговерть зависти, бесконечная погоня за сенсацией, но уже все чаще слышатся то здесь, то там скептические отзывы разумной сдержанности:

– Не из-за чего шум поднимать, обратная голограмма, вот и весь фокус.

– В общем, тот же принцип, что у Христо: затушевать, чтобы потом лучше было видно, не такое уж и нововведение…

– И исполнение – так себе, видел это дрожание воздуха на месте здания? Что-то вроде пара…

– Подмоченный Христо…

– Неплохо, Жорж, подмоченный Христо…

– И все же у него невероятный прогресс, я видел его первое выступление в Лондоне…

– Если только это можно назвать выступлением…

– А его постановка «Гамлета» в Нью-Йорке, припоминаешь?

– Такой скандал забудешь, как же!

– Самым интересным должны быть наложения… только представь, какие перспективы!

– Спрятать семейку своей жены, неплохо бы… И вечные заморочки стажеров:

– Как же его зовут? Вот, забыл…

– Барнабу.

– Барнабу? Это его настоящее имя?

– Может, и псевдоним.

– Скрывает свое настоящее имя?

– И сам скрывается. Никогда не дает интервью. Не разрешает себя фотографировать. На люди не показывается. Никогда. Его уже несколько лет никто не видел. Теперь никто не знает, как он выглядит. Если вдуматься, в этом есть своя логика.

Это факт. Те, кто пытался найти иллюзиониста, натыкались на немое упорство механика, который, ни на минуту не отвлекаясь от очередного прожектора, молча указывал пальцем, отправляя их к заведующему техническим персоналом, засевшему в непроходимых джунглях кабелей… В конце концов все упирались в непробиваемый корсаж пресс-секретарши, завяленной в атмосфере полной секретности и замурованной в своем английском костюме, не допускавшем и намека на возможность каких бы то ни было вольностей. «Нет, господина Барнабу увидеть нельзя, да, вы можете оставить свой список вопросов, нет, программа господина Барнабу, к сожалению, и так слишком насыщенна, чтобы он смог принять ваше приглашение…»

Произнося это, глазами пресс-секретарша все время искала кого-то, ибо, хотя господин Барнабу не хотел, чтобы его видели, не желал фотографироваться и наотрез отказывался от всяких приглашений, сам он надеялся, непременно, встретить одну особу, одну-единственную, ради которой он пересек Ла-Манш, выбрал этот отвратительный квартал, этот занюханный кинотеатр, и это при том, что уже в течение нескольких лет Министерство культуры, мэрия Парижа и даже уполномоченные президента любезно предлагали ему стереть что-нибудь историческое, растворить что-нибудь монументальное: сделать брешь в фасаде Лувра, к примеру, или испарить башню Сен-Жак; но нет, он выбрал Бельвиль и эту «Зебру», боги всемогущие, можно ли так губить свою карьеру! И все из-за женщины, которая явно…