Книга Киллер навсегда - Андрей Кивинов

– Я слышала, тебя отстранили от дела?

– Вранье. Меня представили к ордену.

– Это все из-за Казарина? Мало того, что жил как говнюк, так еще и умереть достойно не мог! Ты веришь, что он сам застрелился?

– А ты веришь, что это последняя тема, которая меня сейчас интересует?

– Понимаю. Тогда, может, тебя заинтересует, что на Эдуарда кто-то наехал в связи с убийством Инны? Он мечется как ошпаренный и собирает деньги. Не хочешь посмотреть, кому он их отдаст?

– А ты знаешь, где это произойдет?

– Он и сам пока этого не знает, ждет звонка. Но встреча состоится после работы. Я могу попросить своих ребят его «пропасти», но сперва решила посоветоваться с тобой. Конечно, если ты не можешь заниматься делом…

Соблазн был велик. Дать отмашку Ларисе – и через сутки Локтионов, с шипящим паяльником в одном месте, расскажет все. И никаких моральных терзаний, никаких кровавых мальчиков по ночам. «Ничего личного» – и так далее; все выучили эту фразу из боевиков. Или: «Не в тебя я стреляю, а во вредное нашему делу донесение». Это что-то родное, отечественное, из «Бумбараша», кажется.

– Не надо ребят.

Локтионова решили «вести» с самого утра. Для маскировки Волгин взял свою старую, с прогнившим кузовом «шестерку», оставшуюся после смерти отчима, заехал за Родионовым.

– Вот! Шок – это по-нашему, – одобрил старый опер, оглядывая салон с оторванными ручками и протертыми сиденьями. – Ангелова ты брал? Спятившего снайпера…

– Нет. Штаб главка и наш отдел кадров.

– Знаешь, с чего у него крыша поехала?

– Да как-то не успел спросить.

– Семнадцатого августа потерял все до копейки, а после этого жена ушла.

– В нее бы и стрелял. Или он надеялся, что после этого она вернется?

Было совсем темно. На остановках собирался народ, спешивший на работающие еще заводы, завершали утренний моцион собачники. В квартире Локтионова света не было. Волгин набрал его номер, дождался ответа и дал отбой.

– Дома?

– Ага. И, похоже, спит как собака.

– Калачиком, что ли?

– Нет, с чистой совестью.

«Печка» не работала, в задней двери самовольно опустилось стекло, и в салоне было прохладно.

– Сергеич, у тебя нет ничего для сугрева?

– Сухой спирт.

– Злодей ты, Сергеич. Я ж не для удовольствия, для дела. Вот замерзну – и не смогу быстро бегать.

– Посмотри в «бардачке».

– Ого! – Методом встряхивания Родионов определил, что плоская металлическая фляжка наполнена до краев, и скрутил пробку. – Хочешь?

– Позже…

Через час Волгин принял пятьдесят граммов. Как только он сделал глоток, появился Локтионов.

Эдуард Анатольевич смотрелся неважно. Круги под глазами, лицо землистого цвета, прическа «перья в разные стороны»…

– А ты говорил, совесть у него чистая… Да ему за один внешний вид «сотку» выписывать можно!

В руке Эдуард Анатольевич держал уже виденный Волгиным портфель из крокодиловой кожи и небольшой пластмассовый «дипломат».

– Турист, что ли? – спросил Родионов. – Или у него там деньги?

– Не понимаю, зачем так привлекать внимание. Пятьдесят тонн – это пятьсот стодолларовых бумажек. Пять пачек. В карманах унести можно. Зачем огород городить?

– Может, там мелочью. Или вообще рублями. Слышь, Сергеич… Можете, рванем? Если поделить пополам, то двадцать пять штук, по нынешним временам, моя зарплата за четверть века беспорочной службы.

– А ты сможешь?

Младший опер долго не отвечал.

– Черт его знает! Иногда кажется, что да. Локтионов, поминутно оглядываясь и перекладывая ношу из руки в руку, дошел до автостоянки.

– Слышь, Сергеич! Его жинку ведь на кровати убили. Неужели он там спать может?

– А он вампир.

Локтионов устроился за рулем коричневого универсала «форд таурус», долго грел двигатель, еще дольше выруливал со стоянки.

– Кажется, в контору поехал…

«Пасти» Локтионова было несложно, и Волгин не сомневался, что до офиса ЗАО «Полюс» они добрались незамеченными. Припарковались удачно – был виден «форд» и оба выхода из фирмы, главный и «черный», в то время как сами внимания не привлекали.

– До скольки у него рабочий день?

– До пяти.

– Сергеич, мне становится страшно, когда я представлю, сколько нам здесь сидеть.

– Зато Катышева нет…

– …и полная фляга водки. Это меня успокаивает больше.

– Первый раз, что ли?

– Ну да, если посчитать, я, наверное, лет десять в засадах провел. Иногда подумаешь – и на что я жизнь грохнул?

Локтионов раздвинул жалюзи на окне своего кабинета, сел за стол.

– Эх, Сергеич, на телефон бы к нему «повиснуть»!

Время тянулось… Надоело курить, потом – разговаривать. Родионов, несколько раз приложившись к фляге, сказал сам себе: «Хватит!» – и заметно помрачнел. Посетители в «Полюс» почти не наведывались, Локтионов сидел за столом, хорошо видимый с улицы, перекладывал бумаги, кому-то звонил, работал с компьютером.

Мелькала секретарша Леночка, заехал начальник производства Федоров – посетил кабинет шефа, пофлиртовал с Еленой и отбыл на красной «фелиции», прихватив с собой кого-то из работников.

– О-па, началось! – напрягся Родионов, когда Локтионов, посмотрев на часы, решительно встал, подтянул галстук и опустил жалюзи. – Смотри, сейчас выйдет!

Не вышел. Опера уставились на обе – основную и запасную – двери «Полюса», косились на «форд», но миновал час, сгорели нервные клетки, кончились сигареты – а Локтионов как ни в чем не бывало открыл окно, благодушно осмотрел улицу и сел за стол.

– Трахался он там, что ли? – пробормотал, откидываясь на спинку кресла, Родионов. Помолчав, добавил:

– Я сейчас пойду и чисто конкретно набью ему хлебальник. Он что, нас за мальчиков держит? Думает, мы в игрушки играем? Он – полноправный член крутой оперативной разработки и должен поступать согласно утвержденной главком роли, а не играть в самодеятельность. Бар-ран тоскливый!

Как будто услышав последнее определение, Локтионов встрепенулся и задумчиво посмотрел в окно. Взгляд у него и правда был тоскливым.

– Сколько нам еще осталось, Сергеич?

– Сейчас без четверти три.

– Я сдохну, наверное. Что он, что Кольская – никаких понятий о порядочности. И с такими мы надеемся построить правовое государство? Борисова помнишь? Дал я задание своим людям. Тишина пока. Но прежде, говорят, баловался такими штучками. Если идет изъятие крупной партии, то себе немного отсыпет – и продает. Не сам, конечно…