Книга Господин Великий Новгород - Дмитрий Балашов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Снег пушистыми хлопьями падал на подмороженные болота, голые, побуревшие поля, на башни, стены, купола и кровли Новгорода, покрывая стылую землю белоснежной паволокой. Дети с веселым криком доставали заброшенные с весны резные салазки, кидались снежками, барахтались в снегу. Онфим, отданный с осени дьячку учиться часослову и церковному пению, едва досиживал до конца занятий. Он уже писал слова, учился легко.
Олекса, посмеиваясь, перебирал сыновьи рукописания, где порою под подписью «Онфиме» красовался не то грифон, не то лев, со стрелой во рту и с надписью: «Я звере».
– Балуешь все!
Государыне матери, прохворавшей все лето и осень, с первым снегом стало лучше. Вновь заходила по дому, наводя порядок.
Брат Тимофей тогда, после покоса, удивил Олексу тем, что совсем не стал срамить его. Он задумчиво и пристально глядел, слушая сбивчивые Олексины признания, оттягивал бороду, жевал губами, приговаривал раздумчиво: «Так… так… так…» А при упоминании об отце сжал кулак и так дернул себя за бороду, что несколько вырванных волосков осталось в руке.
– Вот что, Олекса, – просто сказал он, – тут и я виноват, в чем неважно. Пока – хитри, а там увидим. Захарьичу надоть намекнуть, конечно, чтобы того… не торопилсе… Что могу, сделаю. А чего не могу… – он медленно провел рукой, обжимая бороду, помедлил и докончил тихо:
– Тоже сделаю!
С тех пор Тимофей побывал у всех знакомых мытников во всех концах города, но пока ничего еще не выяснил и, забегая к Олексе, на все его вопросы упорно отмалчивался. Впрочем, и Ратибору было сейчас не до Олексы.
Микита – Олекса таки взял парня, записав за себя, – кончал устраиваться в амбаре. Собрал толоку, мужики помогли поправить сруб перемшивали стены. Микита сам прорезал волоковое окошко, перетесал мостовины пола, застлал корьем и завалил мохом и землею потолок. Сам Олекса зашел глянуть на Микитино хоромное строеньице. Только что сложенная печь чадила, плохо разгоралась, дым метался по амбару, не находя дымника, валил в открытые настежь двери. Белоглазая резная личина домового неосторожно выглядывала из запечка. Микита со Станьком в два топора дотесывали углы. Оленица, счастливая, сияющая, округлилась, расцвела с лета, носилась по своему новому жилищу, переставляя бедную утварь.
– Хорошо у нас?
– Лучше нельзя, – снисходительно похвалил Олекса, – печь только плоховата.
– Сырая еще.
– Ну, зови на новоселье! Венчаться-то когда думаете?
Микита с Оленицей смущенно переглянулись.
– Понял. Ладно, поговорю с отцом Герасимом!
Воротясь, заметил Домаше:
– Оленица-то у нас непраздна ходит.
– Да уж никак на четвертом месяце! Я уж давно замечаю, это ты не видишь никак!
– Верно, с покоса обеременела, торопится девка! Гляди, из похода придем, дитя ему поднесет! Я обещал с Герасимом поговорить.
– Еще, Олекса, хотела сказать, надо им припасу снедного на свадебный стол.
– Это справим! У матери прошай: ржи, солоду там да полоть скотинную.
Пусть уж свадьба как свадьба!
Свадьбу Микиты и Оленицы справили без излишнего шума. Гостей было немного, человек с двадцать: дворня Олексина, своюродники с той и с другой стороны, дядя невесты (родителей-то бог прибрал) да отец с матерью жениховы, опасливо поглядывающие на хозяина и с жалкой гордостью – на сына. Девки после «На солнечном всходе на угреви» запели обидную, намекая на излишнюю полноту невесты. Оленина покраснела до слез. Олекса спас, кинув девкам в подол горсть пряников:
– А ну, славьте молодую!
Потом все подносили подарки. Кто утиральник, кто холста кусок, крупы, кто вязаные носки, рукавицы… Ульяния послала молодой на саян, и молодые ходили из-за стола к ней в покой кланяться. Домаша с Олексой посидели за столом, оказали честь. Домаша подарила плат и тонкого полотна белого на рубаху. Олекса расщедрился, поднес серебряные позолоченные сережки просиявшей Оленице и алого кумачу Миките на праздничную рубаху. Любава рушник и прошвы своего рукоделия. Радько, хитро прищурясь, выложил пару сапог молодому, каких тому носить еще не приходилось: зеленых, с загнутым носом, с прошивкой шелком по голенищу.
– По праздникам будешь одевать, чтобы жена любила, на боярских отрочат не заглядывалась!
Ночью в постели Домаша вздыхала, ворочалась, наконец промолвила:
– Счастливые они!
– Микитка-то с Оленицей? Ну, не дай бог такого счастья!
– Зато любят друг друга…
– А ты меня нет?
– А ты, Олекса?
– Эх, Донька моя, мотри, задавлю!..
С установлением санного пути Олекса поторопился завезти товар, дрова и сено, – надо было успеть до похода.
Война освобождала от тайного. Куда-то в смутное «потом!» отодвигались и Ратибор Клуксович, и Максимка, и все нерешенные «как быть?» и «что делать дальше?».
Вернулось посольство из Риги. Лазарь Моисеевич водил ко кресту магистра, немецких бискупов и божьих дворян. Торжественно поклялись не помогать колыванцам и раковорцам. Договор скрепили грамотой, к пергаменту были подвешены позолоченные печати великого магистра и городов: Риги, Вельяда, Юрьева, Висби и прочих. Лазарь Моисеевич доложил об окончании посольства. Договор обеспечивал немецким гостям свободную торговлю через Котлинг и Ладогу, а зимою через Медвежью Голову и Плесков на все время войны, и купцы спешили воспользоваться счастливой возможностью.
В Новгород начинали съезжаться князья со своими дружинами. Они останавливались на Городце, на княжеском подворье и по боярским домам, а дружины – по дворам горожан и за городом, на монастырских подворьях.
Прибыл Дмитрий Олександрович, юный сын покойного великого князя Олександра Ярославича Невского, решением боярского совета, посадника и всего Новгорода поставленный во главе войска; Констянтин, зять покойного Олександра, ходивший с новгородцами под Юрьев. Прибыл Довмонт Плесковский, уже прославленный ратной удачей и необычной судьбою: литовский князь, принятый и окрещенный плесковичами, он водил плесковские рати на Литву и немцев, славой побед, как златокованной сканью, украсив имя свое и своей новой отчины, Плескова. Великий князь Ярослав Ярославич вместо себя послал князей Святослава и его брата Михаила с полками. Прибывали, чуя поживу, иные князья, помельче. Подходили пешие рати новгородских сотен. Ждали морозов, чтобы добре укрепило пути и реки: пройти бы тяжелым возам, порокам и конной рати.
Помимо припасов для пешего новгородского ополчения, Олекса должен был выставить от своего двора трех человек в бронях и на конях. Обычно отправлялись сами: он, Радько, Станята. Нынче Радько уже не мог ехать на рать – тяжело, не те годы. Впервые шел повозником, дома не захотел оставаться все же. Нездила нужен был в лавках, поэтому третьим взяли Микиту.
