Книга Нептунова арфа - Андрей Балабуха

Тем временем Галапагосские оазисы были объявлены подводной зоной заповедника имени Дарвина. Периметр заповедника охранялся Океанским Патрулем, но… прав оказался да Галвиш — началась тилозавровая лихорадка, и валом повалили в заповедник всяческие любители острых ощущений, спортсмены-охотники, которых справедливее было бы назвать убийцами, браконьеры… С ними боролись. Их ловили. И только одного ни разу не удалось взять с поличным — ловкого подлеца, получившего с чьей-то легкой руки прозвище Душман.

И вот теперь Аракелов уже тридцать восьмой час подбирался на своем «кархародоне» к тому единственному месту, которое могло быть — и было, наверняка было! — убежищем Душмана.

Аракелов не помышлял об искуплении вины. Не чувствовал он ее за собой, хоть убей. Но Душмана он должен был взять. Ибо никому не позволительно преступать закон. Самими же людьми установленный закон. И еще потому, что не мог Аракелов забыть запутавшейся в сетях патрульной субмарины. Такого не прощают, Душман!

4

— Скажите, Мэтью, вы хорошо его знали? — поинтересовался Орсон Янг, вслед за Захаровым спускаясь по трапу с главной палубы.

Захаров пожал плечами.

— Трудно сказать… Мы с ним встречались всего несколько раз. Ну, может, раз десять — от силы. Сложить — так недели не наберется, — не оборачиваясь, медленно сказал он. — Это с одной стороны. А с другой… Пожалуй, на ваш вопрос я должен ответить: да.

Трап кончился, и они пошли по длинному коридору; по обе стороны с унылой казарменной равномерностью чередовались в шахматном порядке двери кают — прямоугольники со скругленными углами, обведенные по контуру темно-синей полоской. Примерно через каждые сорок шагов коридор пересекался переборкой с такой же дверью, только открытой, и приходилось высоко задирать ноги, перешагивая через комингсы.

— Коридоры, коридоры, в коридорах — двери, — пробормотал Захаров.

— Что? — переспросил Янг.

— Ничего. Так просто, цитата.

Они остановились перед дверью, на которой сверкали ярко надраенные медные цифры 365. Прекрасный номер, отметил про себя Янг. Запоминающийся. Вот бы в отелях в такой попадать… Захаров распахнул дверь, сделал приглашающий жест.

Каюта оказалась не такой, как отведенная Янгу. Роскошные апартаменты: гостиная, кабинет, небольшой, но отменно оснащенный (наметанный взгляд Янга сразу же выделил терминал довольно мощного, судя по всему, компьютера и ворд-процессор; да, тут работать — одно удовольствие…), спальня. Сразу видно, что начальник штаба отряда Океанского Патруля — фигура.

— Располагайтесь, — Захаров махнул рукой в направлении гостиной. — Я сейчас, — и скрылся в кабинете, беззвучно притворив за собой дверь.

Янг с удовольствием погрузился в обширное, охватывающее и облегающее, как отлично сшитый костюм, кресло, вытянул ноги. Здесь было тихо и спокойно, но перед глазами снова и снова вставала залитая солнцем палуба, плоская и просторная, что твой стадион. Она была столь обширна, эта палуба «Ханса Хасса», что даже трехкорпусная махина «Сальватора» как-то терялась на ней; подлинные размеры глубоководного спасательного аппарата осознавались лишь тогда, когда ты оказывался рядом и приходилось задирать голову, чтобы рассмотреть верхний, обитаемый отсек. Оранжевое же тело патрульной субмарины, намертво зажатое между нижними понтонами «Сальватора» клешнями гидравлических захватов, казалось и вовсе игрушечным. В тени, отбрасываемой на палубу аппаратом, носилки и на них смутно угадываемая под голубым полотнищем ооновского флага фигура. И рядом — женщина: невысокая, стройная, с волосами цвета дубовой коры и таким мертвенно-спокойным лицом, что Янг не решился даже подойти к ней. Это было уже больше суток назад, но картина все стояла перед глазами, и Янг никак не мог отрешиться от нее, хотя вообще-то не относил себя к людям, излишне впечатлительным.

Из кабинета вышел Захаров.

— Ну вот, я к вашим услугам, Орсон.

Он вытащил из холодильника две бутылки минеральной с незнакомой красно-белой этикеткой, поставил на столик перед Янгом, потом опустился в кресло напротив.

— И что самое паршивое, Орсон, — в этой истории виноват я.

Захаров замолчал, мелкими глотками прихлебывая минеральную. Орсон терпеливо ждал. Это распространенное заблуждение, будто журналист должен всегда спешить. Торопливый журналист — плохой журналист. Уж если рыбу надо основательно повываживать, прежде чем подсечь, то что говорить о человеке? К тому же с Захаровым он встречался не впервые и знал, что этот пожилой грузный русский скажет все, что нужно. И так, как нужно. Если только его не торопить.

— Ведь это я уговорил Стентона перейти в Океанский Патруль, — сказал Захаров после паузы.

— Уговорили? С каких это пор идти в Патруль уговаривают?

— Ну, не то чтобы уговорил, но… Мы впервые столкнулись десять лет назад, в тридцать пятом. Я работал тогда диспетчером на Гайотиде-Вест, а Стентон был командиром дирижабля… Вы уже много раскопали о нем, Орсон?

— Меньше, чем хотелось бы.

Это не было максималистским желанием знать все. За тридцать шесть часов, проведенных на борту «Ханса Хасса», Янгу и в самом деле удалось выяснить о погибшем патрульном не слишком много. Бывший космонавт, бывший летчик, девять лет назад пришедший в Патруль. Окончил годичную Высшую школу в Джемстауне на Святой Елене. Два года стажировался в Южно-Атлантическом отряде Патруля. С тех пор работал здесь, на Тихом океане. Вот, собственно, и вся фактография. Толковый мужик, но слишком замкнутый — общее мнение. И все…

— Мы с ним тогда проговорили целую ночь. Худо ему было. Непростой судьбы человек. Рвался в космос — и пришлось отказаться. Вы слышали о болезни Стентона?

— Что-то такое… с адаптацией в невесомости, да?

— Профессионал, — одобрительно заметил Захаров. — Совершенно точно. Полная неспособность к адаптации в условиях невесомости. Встречаетс исключительно редко — сам Стентон оказался чуть ли не единственной ее жертвой. Но космос для него закрылся — и навсегда. И потерял себя человек. Летал на дирижаблях… Безрадостно летал. Все тосковал о своем черном небе — была у него такая детская мечта. Да, худо ему пришлось… Я уговорил тогда начальника патрулей Гайотиды-Вест взять его с собой вниз — просто развеяться чуть-чуть. А Стентон взял да открыл — для себя открыл — небо гидрокосмоса. Оно ведь тоже черное, Орсон.

Мы встречались нечасто — я уже говорил об этом. Но мне казалось, что все правильно. Что уходит, ушла даже из его жизни тоска по несбывшемуся. Что нашел он наконец себя и дело свое. А кончилось — сами видите, как и чем. Ну кой черт понес его за Душманом в одиночку?..

— Тщеславие? — спросил Янг.

— Нет, Орсон, сложнее. По-моему, он просто поверил в себя. И как часто бывает — знаете, ход маятника — впал в другую крайность. В самоуверенность.