Книга Флоренс и Джайлс - Джон Хардинг

— Что с тобой, Флоренс? — ласково, как ни в чем не бывало, обратилась ко мне мисс Тейлор, когда Мэри стала собирать со стола тарелки после основного блюда. — Ты совсем ничего не ела. Может, все-таки одолеешь хоть часть своей порции? Ну, хотя бы чуть-чуть?

— Простите, мисс, боюсь, я не смогу.

— Как же так? Даже ради того, чтобы порадовать меня?

В ответ я усмехнулась, ведь после того, что случилось, эти слова звучали как насмешка. Но если она сумела не подать виду, сумею и я.

— Нет, мисс, даже ради этого.

— Ну, хорошо. Мэри, ты можешь убирать тарелки.

После ухода Мэри я осмелела. Я не из тех, кто молча глотают обиду, нет, я дам этой дьяволице бой и не побоюсь, какие бы потусторонние силы ни стояли за ее спиной.

— Знаете, мисс, а я заметила, что вы тоже едите, как птичка. Нет, вашей порции не хватит и воробью!

На ее исхудалом лице вспыхнул румянец.

— Я уже не девочка-подросток, которой нужно расти и хорошо питаться.

— Да, мисс, но ведь любому существу, любому живому существу все же требуется как-то поддерживать себя.

Резко схватив салфетку, гувернантка вытерла губы. Это жест мне понравился: было видно, что моя прямота захватила ее врасплох и ей требуется время, чтобы подумать.

— Есть много причин, по которым люди воздерживаются от еды. Например, скорбь и горе — это тебе наверняка понятно — могут лишить человека аппетита.

В это время Мэри вернулась с десертом, рисовым пудингом, и принялась раскладывать его по тарелкам. Когда очередь дошла до мисс Тейлор, наша новая гувернантка отрицательно покачала головой в знак отказа. Тем самым она открыто бросала мне вызов, как бы говоря: она — то, что она есть, и будет делать то, что делает, и никакие мои расспросы ничего не изменят.

20

Ночью я снова бессонничала, потом предприняла еще одну фальшивую сновылазку, и с тем же результатом, что и прежде. Толкнув дверь в спальню Джайлса, я увидела братца, сладко спящего в своей кроватке, и мисс Тейлор, которая склонилась над ним и чуть не облизывалась. Она была так увлечена своей добычей, что не подняла головы и вообще ничем не выдала, что обнаружила мое присутствие. Так что я, постояв немного, оставила их и тихонько вернулась к себе. Я легла, но никак не могла успокоиться, меня била дрожь. Только под утро я провалилась в то, что лишь напоминало сон.

Все утро в классной комнате я не находила себе места от волнения. Вечером, вспоминая, что произошло днем, я пришла к выводу, что это было предвидение. От волнения я не могла сидеть спокойно и попросила у мисс Тейлор разрешения пойти в библиотеку и взять другую книгу. Эдгар Аллан По, которого я всегда любила, пожалуй, больше всех писателей, кроме, конечно, Шекспира, сейчас действовал на меня подавляюще. В моей жизни было теперь столько ужасного, что не хотелось еще и читать о подобном. Сбежав вниз по лестнице, я шла по коридору западного крыла, но вдруг оробела, боясь того, что могу увидеть впереди. Там, в тусклом свете (в этой части коридора не было окон, только лампа в конце), я рассмотрела зеркало. Прежде я бегала мимо, не обращая на него внимания, — к чему бы мне себя разглядывать почти в полной темноте? Но сейчас сердце мое бешено заколотилось, отчаянно затрепыхалось в груди, потому что я знала, что там увижу. Я замерла и постояла, раздумывая, не повернуть ли назад. Но любопытство, которое никогда меня не покидает, взяло верх над страхом, и я медленно, как во сне, стала подбираться к зачарованному стеклу. В первый раз я заметила, что на стенах висят картины: на тусклых полотнах изображены давно умершие предки моего дядюшки — пышные матроны и серьезные джентльмены в тугих воротничках и галстуках. Вот, наконец, и зеркало, совсем не маленькое, в тяжелой позолоченной раме вокруг квадратного запыленного стекла. И конечно, стоило мне, набравшись храбрости, поднять голову и посмотреть в глаза своему отражению, как я увидела ее. Она выглядывала из-за моего плеча и не улыбалась, но все равно торжествовала. Горящими глазами она уставилась прямо на меня. Она сделала глубокий вдох, будто вдыхая мой запах, потом высунула язык и быстро, как ящерица, облизнула губы — так быстро, что вы могли бы и не заметить, как она это сделала.

Признаюсь, я развернулась и бросилась наутек. Я бежала, бежала, стуча подошвами по натертому паркету, понимая, что это глупо, она не может за мной погнаться, ведь она заперта в том тусклом стекле, в своем крохотном мирке. Наконец я заставила себя остановиться. Прислонившись к дверному косяку, я немного отдышалась и серьезно поговорила сама с собой. Та женщина была в зеркале. Она не могла выбраться, сбежать оттуда и не могла причинить мне зла напрямую. Непонятно как и почему, но я это знала наверное, это было так.

Энергично развернувшись, я отправилась по коридору в обратный путь. Подходя к зеркалу, я низко опустила голову, чтобы не встретиться с ней взглядом, но, поравнявшись, не смогла устоять. Подняв глаза, я посмотрела на нее. На ее губах я увидела все ту же улыбку. Постаравшись поскорее миновать зеркало, я наконец очутилась в библиотеке и рухнула в свое любимое кресло в полном изнеможении от этого кошмара. Я скорее лежала, чем сидела, пытаясь прийти в себя, но тут мой бесцельно блуждающий взгляд наткнулся на это — на стене над камином. Конечно, я провела в библиотеке полжизни и тысячу раз его видела. Я даже поняла, что по-своему любила его, это зеркало, самое большое в доме, самое великолепное. Любила за то, что в нем видела вторую такую же прекрасную комнату, потому что при взгляде в него число книг вокруг меня удваивалось.

На этот раз все оказалось в точности, как я предполагала, так что я даже и не отшатнулась в ужасе. Я просто поднялась и, как зачарованная, как будто во время одной из своих ночных прогулок, прошла через всю комнату и встала перед ней.

— Ты грязная, мерзкая ведьма, чудовище, — процедила я сквозь стиснутые зубы, но почему-то мне казалось, что я не выговариваю слова вслух, что они остаются заключенными во мне, как она была заключена в зеркале.

Вслух я говорила или нет, она меня явно услышала или прочитала мои мысли, и губы ее искривила все та же хорошо знакомая жестокая усмешка, а потом мне показалось, что она силится выговорить что-то, отвечая мне. «Джайлс, — прочла я по ее немым губам. — Джайлс».

Я повернулась к ней спиной, чтобы она не злорадствовала, видя мое смятение, ужас, пробиравший меня до мозга костей и готовый разорвать мне сердце! Укрывшись за книжной полкой, я немного успокоилась и начала перебирать книги, притворившись, будто выбираю, что бы почитать. Правда, на самом деле тусклая позолота на корешках плясала у меня перед глазами, а слова казались лишенными смысла, как если бы были написаны на санскрите. Я наугад схватила три или четыре книги и вышла из комнаты, потому что сидеть и читать у нее на виду было бы слишком смутительно.

Я уже проделала весь путь до лестницы, мимо ее сторожевого поста в коридоре, и только тогда мне открылся истинный смысл происходящего. Только сейчас я осознала ужасную вещь: зеркала висели и стояли по всему Блайт-хаусу. В каждой из комнат имелось хотя бы по одному зеркалу, а кроме того, во всех коридорах и на лестницах. И мне не нужно было обходить весь дом и заглядывать в каждое из них, чтобы сказать наверняка: она заселила их все, все до последнего, и отныне, куда бы я ни пошла, она будет шпионить за мной по всему дому и нет теперь в Блайт-хаусе ни единого места, где бы я могла безнадзорничать, оставшись наедине.