Книга Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем - Герман Романов

Встретившись сегодня первый раз с графом, приехавшим с утра из Иркутска, Константин был немного озадачен. Старый генерал больше слушал, чем говорил, а внимал так, что бывший подполковник ВДВ не уловил даже малейшей нотки фальши или наигранности. Зато расспрашивал за троих — генерала интересовало буквально все, начиная от ночной атаки Глазково и захвата чешских бронепоездов, до тактического взаимодействия различных родов войск, включая авиацию.

И это было удивительно — ведь Константин ожидал старческого тщеславия и некоторого высокомерного снобизма, пообщался за эти две недели с генералами как «старыми», так и новыми, «семеновской» или «колчаковской» выпечки. И не уловил в них интереса к военному искусству. Но Келлер держался совершенно иначе, а такое поведение, не укладывавшееся в представления, озадачивало настолько, что сейчас Арчегов-Ермаков решил рискнуть и спросить напрямую. Вряд ли генерал будет лукавить…

— Вы можете мне ответить на один вопрос, Федор Артурович?

— На любой, ваше превосходительство. — Старик сверкнул глазами. Ермаков крякнул — в голосе Келлера не было скрытой издевки при таком обращении к полковнику, как у других царских «воевод». Титуловать его таким тоном могли только адмиралы, Колчак и Смирнов, да престарелый казачий генерал Катанаев, намыкавшийся в эвакуации. И еще атаман Оглоблин, но тот на войне с немцами полковником был.

— Служить под вашим началом для меня, как и для многих других офицеров, будет великой честью. Вы генерал от кавалерии, одно из легендарных имен русской армии! И потому мне непонятен ваш отказ Петру Васильевичу Вологодскому! Извините великодушно, но и я сейчас обращаюсь к вам с покорной просьбой возглавить армию.

— Прошу простить, ваше превосходительство, но я отказываюсь. И попрошу вас, Константин Иванович, не возвращаться к этой теме.

— Но почему, Федор Артурович? — Ермаков не справился с удивлением, ведь и Артемьев, Ханжин и многие другие генералы вели себя совсем иначе.

С руками бы вырвали назначение, а тут такой резкий отказ.

— Вам знакома одна поговорка, ваше превосходительство? Что коней на переправе не меняют. Тем более не заменяют их старыми клячами!

— Федор Артурович! — Ермаков ошалел от слов Келлера. И только смог возмущенно прошипеть, ошарашенно взирая на ухмыльнувшегося генерала. Тот, словно не заметив изумления своего молодого собеседника от такой прямоты, продолжал чеканить слова, блестя юношескими глазами.

— Когда началась война с германцами, наши генералы зачастую не знали, что делать с пулеметами и пушками. А сейчас бой ведут бронепоезда, аэропланы, блиндированные автомобили и танки. Я внимательно вас слушал, а потому представил, что произошло бы с кавалерийской дивизией, будь она атакована тремя десятками аэропланов. Массированная воздушно-штурмовая атака, как вы говорили…

Келлер остановился, прикрыв веки, беззвучно пошевелил губами, будто смакуя услышанный от Арчегова термин. В такт мыслям покачал головой.

— Страшное дело… Война меняется до неузнаваемости. Тут не переучиваться, тут заново учиться надо. Нет, Константин Иванович, мне, старику, этого сейчас не потянуть. А раз вы и знаете войну по-новому, и, главное, умеете так воевать, — Келлер обвел взглядом трофейный салон, на стенке которого был нарисован чешский флажок, — вам и карты в руки. А я помогать буду. Как говорится, на подхвате. Вот так-то, ваше превосходительство, и иначе нельзя, в этом я убежден, и не только я один…

Вот, значит, как! Теперь Ермаков был убежден, что Келлер имел приватный разговор на эту тему не только с Вологодским, но и с Колчаком. И те не только смогли убедить генерала, но и заочно сделать его сторонником молодого командующего. И что старик постоянно употреблял «ваше превосходительство», стараясь не переходить на имя-отчество, в этом случае имело обоснование. Демонстрируя такое обращение перед всеми, старый граф не только укреплял его авторитет, но и приручал его самого к мысли, что иного он на должности командующего не видит.

«А ведь он меня своим именем, как щитом прикрывает. Ведь каппелевцы супротив шипеть будут — не может быть молодой полковник Арчегов, выскочка, главкомом. А раз у него в замах граф Келлер, полный генерал, к тому же полностью поддерживающий, то пересуды разом утихнут. Против такого имени, как говорится, не попляшешь!»

Ермаков отвлекся от раздумий и бросил короткий взгляд на генерала. Старик в ответ блеснул глазами, вроде как усмехнулся, и этого Косте хватило, чтобы понять, что графу все его затаенные мысли видны, будто облачко летним днем на голубом небушке. Да что говорить, он все зубы съел на службе, и если Колчак в отцы годится, то этот в деды. Хитрить перед ним бесполезно, и для дела вредно, ведь помочь Келлер может изрядно. Недаром говорят, что старый конь борозды не портит.

— Хорошо, граф, — подытожил Ермаков. — У нас есть еще дней пять, чтобы натаскать авангард, а вам наладить взаимодействие между частями. С офицерами бронепоездов и десантно-штурмового батальона я вас сегодня познакомлю. С пехотой и казаками завтра учения. Посмотрите на тактику…

— Есть, ваше превосходительство, — коротко отозвался Келлер.

— Я приказал собрать все старые аэропланы, потому послезавтра надо провести учения с участием пяти самолетов. Пилотам тоже предстоит многому научиться. И еще одно — вы не только мой заместитель и командующий авангардом. Вы сами блестящий кавалерийский генерал. А потому приказываю вам немедленно подтянуть казаков, другой конницы у нас нет. Атаман Оглоблин окажет вам всю помощь, которая потребуется.

— Есть, ваше превосходительство.

— Через неделю железную дорогу полностью очистят, ее берут под охрану роты государственной стражи и «шпалированные» бронепоезда. Вы же эти дни только натаскиваете свои части, их еще готовить и готовить. Нужно время, но что делать, если его нет. И как только путь будет полностью свободен, тогда с бронепоездами и десантом вы совершите молниеносный бросок к Красноярску…

Мысовая

Давненько Генрих Шульц не испытывал такого душевного наслаждения, как за эти две недели. И как давно было то постоянное чувство унижения и беззащитности, когда любой из этих сумасшедших русских мог запросто убить его. Когда от местных бауэров немец чаще получал не обесцененную бумажку с двуглавым орлом, а кусок черствого хлеба.

И все изменилось в одночасье, когда он послушал этого русского генерала, что носил офицерские погоны, и предложил ему в залог свое наградное оружие. Да и не только это — устав от революционного безобразия, Генрих увидел, что русские опамятовались от безумия, и стали наводить порядок и дисциплину. И пусть было им далеко до родного сердцу Шульца орднунга, но на станциях стали прибираться, вагоны тщательно прибирать, а путейцы снова начали уважать власть.

Именно эти долгожданные перемены и подтолкнули Шульца к тому, от чего раньше он отбрыкивался. Оказавшись снова на службе, ощутив на плечах жесткость погон, Генрих почувствовал, что словно переродился. И этот бой с чехами, что алчно присвоили не только тысячи вагонов русского добра, но и нагло оторвали большой кусок милой сердцу Германии — Судеты.