Книга Любовь Жигана - Сергей Зверев

Женщина обняла Генриха Львовича за плечи и начала осторожно двигаться к краю площадки. Камера слегка отодвинула картинку, и можно было догадаться, что внизу, под площадкой, находится какая-то огромная емкость, площадка словно нависала сверху над огромным чаном.

Камера, не отрываясь от Воловика и его последней спутницы, ни разу не показала, что находится там, внизу, куда убийца заставлял прыгать своих жертв. Но зрители уже ждали самого страшного, они были готовы увидеть все, что угодно.

Воловик едва переставлял непослушные ноги к краю площадки, но не сопротивлялся: понятно было, что у него нет на это ни сил, ни воли. Он все еще продолжал мычать, сбиваясь временами на рычание, в котором слышались все те же нотки овладевшего им ужаса.

Оказавшись на краю площадки, женщина остановилась, как завороженная, глядя вниз.

Воловик смотрел туда же. Он так вцепился в ее руку, что причинял ей, вероятно, сильную боль, но она молчала, не обращая на это внимания, готовая сделать последний шаг. Она уже не чувствовала физической боли, приготовившись к тому, чтобы проститься со всякой способностью что-либо ощущать.

От нее исходило странное желание свободы, она словно сама стремилась туда, за край площадки, навстречу черной неизвестности, словно страстно мечтала освободиться от своего тела, и эта ее заветная мечта вот-вот должна была осуществиться.

– Толкните его! – вновь раздался за кадром тот же хриплый, взволнованный голос. – Да не тяните же резину, толкайте!

Женщина рванула с губ ленту скотча, и у зрителей мгновенно пронесся в голове вопрос – почему же она не сделала этого раньше, почему не начала кричать, драться, размахивать руками и ногами, биться в истерике? Ведь так ведут себя в подобных ситуациях герои всех фильмов, хоть голливудских, хоть российских…

Но вопрос тут же потух, поскольку его задавил мрачный ответ, почти автоматически последовавший вслед за вопросом, – потому что это было бесполезно. Ситуация была безвыходной, только и всего. И от этого происходящее на экране сделалось еще страшнее. Это был не фильм, не кино, это была самая настоящая жизнь, увиденная глазами очевидца. Впрочем, это была скорее не смерть, потому что до нее двум людям, стоящим на краю площадки, оставалось всего несколько кратких мгновений.

Сорвав с губ скотч, женщина ничего не сказала, даже не посмотрела на того, кто ее торопил. Она просто обняла Генриха Львовича, обняла нежно и покровительственно, словно младшего брата, который не понимает того, что сейчас произойдет, не понимает того, что понимает она, его старшая сестра.

И сделала шаг вперед. Последний шаг – опору ее нога уже не встретила.

Картинка качнулась, провожая взглядом камеры летящих вниз людей. И тут же стало понятно, что летят они в огромный чан с расплавленным металлом…

Автор передачи, пригласивший Наташу на роль ведущей, отчетливо представил себе, как в этот момент тысячи окаменевших перед экранами телезрителей вскрикнули от ужаса. Это был эффектный кадр!

…Пленка пошла медленнее, и две постепенно уменьшающиеся фигурки летели в расплавленный металл несколько мгновений, позволяя телезрителям прочувствовать в полной мере, что сейчас произойдет с этими двумя людьми. Зрители в напряжении ждали их смерти!

Одежда на летящих вниз вспыхнула раньше, чем они достигли поверхности расплавленного металла. Вспышка огня – это было последнее, что осталось от Генриха Львовича Воловика и женщины, с которой он прожил свои последние секунды.

Потом вверх взметнулся огненный фонтан на том месте, где их тела пробили корку металла, и камера метнулась куда-то в сторону, выхватывая различные беспорядочные планы огромного заводского цеха. Картинка погасла. Очевидно, жар от растревоженного, расплескавшегося металла стал невыносимым для оператора, который вел эту съемку.

Глава 12

Ничего больше после этого кадра Наташа говорить не стала. Никакие слова были не нужны да и невозможны. Она сама была подавлена не меньше тех, кто видел все это впервые, хотя просматривала эту пленку не раз.

Она просто сидела и смотрела куда-то в пространство. То, что она показала только что зрителям, было чем-то запредельным, находилось по ту сторону человеческого.

Передача закончилась этим кадром – смотрящая сквозь камеру в пространство тележурналистка, которая не в силах выговорить ни единого слова…

Буквально через несколько минут на телефоны студии обрушился шквал звонков. Редакторы, режиссеры, операторы, ассистенты, сценаристы, сами еще подавленные увиденным, отвечали на звонки телезрителей и не могли сказать ничего вразумительного в ответ на их возмущение, страх, отчаяние и откровенные истерики.

Да и отвечать ничего не требовалось, достаточно было сказать: «Алло! Вас слушают» – и на поднявшего трубку налетала буря эмоций. Звонившие тоже не могли сказать почти ничего осмысленного, но высказаться должны были многие, иначе они могли просто сойти с ума от переполнявших их эмоций.

Наташа ничего этого не слышала и не знала. Она к телефонам не подходила.

Автор программы тронул ее за плечо, потом заглянул в глаза, тяжело вздохнул и оставил в покое.

Кирилл, которого Наташа по случаю своей премьеры притащила с собой на студию, нашел ее в комнате ассистентов отрешенно сидящей на стуле.

Он прижал ее голову к груди и начал тихонько гладить, шепча какие-то слова, возвращая ее потихоньку из кошмара, в который она полностью погрузилась во время передачи, в реальную жизнь.

К концу дня Наташа пришла в себя. Звонки зрителей к тому времени прекратились, и редакция документальных передач принялась обсуждать только что прошедший эфир. Начался традиционный «разбор полетов», без которого не обходятся ни в одном творческом коллективе.

Наташа отстраненно улыбалась, принимала поздравления с удачно проведенной передачей, внимательно выслушивала замечания опытных коллег…

Пережитый ужас отошел в прошлое, эмоциональная острота притупилась, и о передаче можно было уже говорить свободно и спокойно, как о материале работы. Можно было работать дальше.

Наташу утвердили в качестве дублера автора и ведущего популярной программы, все у нее сложилось очень хорошо, но душевного покоя почему-то не прибавилось, хотя она и добилась того, чего хотела.

Автор программы улетел в Испанию, в Кордову, – готовить новую программу, содержание которой держалось в строжайшем секрете: понятие творческого шпионажа давно утвердилось на телевидении, и не только на нем. Наташа вместе со всеми поломала голову над тем, что ему понадобилось в Испании, но долго думать об этом не смогла. Пусть снимает все, что ему угодно – хоть бой быков, хоть ветряные мельницы, с которыми сражался Дон-Кихот.

Совершенно другая мысль завладела ею, она постоянно к ней возвращалась. Наташа пыталась отбросить ее от себя, забыть о ней, но мысль вновь и вновь вставала перед ней во всей своей обнаженности.