Книга Дети сектора - Виктор Глумов

– Давай, помогу тебе раздеться.

Следователь кивнул и растопырил изрезанные осколками руки, как больная птица, чтобы Россу удобнее было расстегивать ремешки жилета. Когда жилет грохнул об пол, к осмотру приступил профессор. Походил вокруг, покачал головой – точно, цыганка, собирающаяся свершить ритуал исцеления. Пощупал руку Кота.

– Пошевели пальцами.

Брови Кота съехались у переносицы, желваки на шее вздулись, он поджал губы и шумно выдохнул:

– Не получается. Все плохо, да, Виктор?

– Не знаю, – ответил Гинзбург, глядя в сторону. – Все зависит от того, насколько глубоко сидит осколок, а этого я сказать не могу.

Кошкин перебрался на свое место рядом с водительским сиденьем, обильно орошая салон кровью, и откинулся на спинку. Закрыл глаза и сглотнул, дернув сизым кадыком:

– Думаете, я не понимаю? Скорее всего, перебита подключичная артерия. Сейчас мы тронемся, осколок растрясет, он сойдет с места, и откроется кровотечение… Жалко Васильича, и Кольку жалко. Меня жалеть не надо. Я скверный человек, и плохого сделал больше, чем хорошего. Росса вот посадить ни за что собирался. Если я вдруг затихну – не пугайся и не останавливайся…

Росс сел за руль, повернулся к Цыпленку: он уже не обнимался с сестрой, сидел на скамейке, довольный и благостный.

– Где водить научился, парень?

Мальчишка встрепенулся и густо покраснел:

– Нигде. Я, блин, даже тачку толком водить не умею. Задолбался с этой дурой, думал, поседею на фиг. Надо было – сделал, чё.

– Спасибо. Как тебя? Димка?

Парень кивнул. Росс завел мотор и вцепился в руль. Нужно ехать по возможности тихо, а значит – медленно, чтобы не тревожить Кошкина.

– Болит, блин, – пожаловался Кот. – И руки, и осколок колет. Ширнуться бы морфинчиком. Или хотя бы водки выжрать перед смертью…

– Старший следователь Кошкин, – произнес Росс, плавно давя на газ, – отставить нытье! Сейчас больничку найдем и починим тебя.

Бывший мент засмеялся, поморщился от боли и сказал:

– Прости, что я тебя посадить хотел.

– Так уж и хотел, – ответил Росс, выруливая на дорогу. – Твое дело маленькое. Тебе приказали, вот ты и захотел. Работа… Страна такая – все для людей. Вот мне иногда даже радостно, что все накрылось одним местом… Но чаще грустно, конечно…

– Ты не дури с больничкой-то, – посоветовал Кот. – Как ты это видишь? Думаешь, там кто-то уцелел? Это ж грамотно зашивать надо, извлекать осколок под наркозом. Там сейчас бедлам, как и везде…

– Чем черт не шутит?..

Росс на самом деле был настроен спасать Кошкина, однако тот сопротивлялся:

– Предоставь мертвым погребать своих мертвецов. Спасай живых. Это реально только, если я до Питера дотяну, что сомнительно.

Росс сжал челюсти. Он потерял Рыжика, Васильича, потерял целый мир. За столь короткое время Кот стал ему больше чем братом и тоже собрался умирать. Больше всего на свете Росс хотел ему помочь, в чудо готов был уверовать, принести в жертву зомби-младенца, лишь бы жил старший следователь Кошкин. Бессилие раздражало и лишало сил. Но максимум, что Росс мог сделать – ехать тихо, чтобы не потревожить осколок. Даже это не получалось – БТР трясло, руль рвался из рук. Такая уж машина деревянная.

С другой стороны, если медлить, то уйдет драгоценное время. Остальные пассажиры перестали для Росса существовать, он даже о профессоре забыл. Следя за дорогой, то и дело поглядывал на Кошкина. Тот вжался в кресло, стиснув зубы. Сосредоточенный на своих переживаниях Росс обратил внимание на профессора только, когда тот коснулся его плеча и заорал чуть ли не на ухо:

– Извините, не знаю вашего имени… Надо со штабом связаться, это раз, и второй вопрос, очень важный: был ли кто-то из вас ранен окровавленным предметом, кололи ли кому-нибудь уколы, кусали ли?

– Мне чё-то кололи, – пробасил Димка. – Типа кровь. Не понимаю, на фига? Я не заразился, зомбаком не стал.

Профессор проигнорировал его ответ, вздохнул, указал на микрофон передатчика. Росс включил его и проговорил:

– Прием-прием! Есть кто на связи?

Из динамика полились помехи, там что-то заскрежетало, защелкало, а потом прорвался уставший голос Красницкого:

– Что у вас?

– Все хорошо, – ответил Росс. – Профессора отбили.

– Он цел?

– Да.

Красницкий мигом взбодрился и затараторил:

– Слушайте меня. Вам надо добраться до Тосно, там наш форпост. Поняли меня?

– Пришлите вертолет, – сказал Росс. – Чтобы не тратить драгоценное время.

– У нас нет машин. Я попытаюсь найти и выслать, но ничего не обещаю. Двигайтесь навстречу, мало ли, что случится.

– Поторопитесь, пожалуйста.

– Езжайте к Тосно. Препятствий на пути быть не должно. В ближайшее время мы вышлем за вами машину. До связи.

Росс обратился к Кошкину:

– Кот, продержишься? В Тосно должна быть больница.

– Постараюсь, – пробормотал следователь сквозь зубы. – Больно, с-сука!

Размалеванный профессор замер между двумя креслами и прокричал, чтобы перекрыть рев двигателя:

– Теперь послушайте меня! Мальчику вкололи кровь с биотином, теперь он заражен. Как давно это случилось? Два часа прошло?

– Днем, – уронил Цыпленок.

– Скверно.

– У вас ведь есть сыворотка, которая снова делает зомби людьми? – в голосе Яны сквозила мольба. Росс следил за дорогой и не видел девушку, но был уверен, что в ее глазах блестят слезы. – Нам говорили, что есть!

Кот не выдержал и, превозмогая боль, повернулся лицом в салон. Росс жалел, что нельзя остановить БТР и вытрясти из ряженого профессора всю правду.

– Сыворотка в чемодане, – виновато сказал Гинзбург. – Я его выбросил возле «ежей», когда понял, что не отобьюсь от измененных. Меня тоже заразили – поверили, что я старуха. Если бы знали, кто я, убили бы сразу. Так что нужно искать чемодан.

Росс длинно и многоэтажно выругался, ударив кулаком в лобовое стекло. Он рассчитывал добраться до Тосно за семь часов, и перспектива остановки совсем его не радовала. В то, что за ними пришлют вертолет, верилось слабо. Неизвестно, сколько времени уйдет на поиски чемодана. Понятно, что сыворотка – это панацея, но жизнь боевого товарища важнее.

Бронированное стекло выдержало удар, боль отрезвила. Скрипя зубами, Росс увидел вдалеке ржавые металлические балки «ежей». С трудом сдерживая злость, он проговорил:

– Профессор, объясни-ка нам в двух словах, что происходит, да погромче, чтобы я слышал.

Гинзбург провел по лицу ладонью, размазывая косметику, и начал рассказ.