Книга Музей «Шпионский Токио» - Александр Евгеньевич Куланов

«спецсирот» считалось:

«1. Возможно более полное и подробное изучение государств Востока;

2. Твердое знание, до степени совершенно свободной разговорной речи, английского, китайского и японского языков;

3. Практические специальные знания:

а) чертежное искусство;

б) ремесла;

в) телеграфное дело;

г) железнодорожное дело в том объеме, который даст возможность определить при разведке технические данные устройства дороги;

д) некоторые отделы курсов топографии, тактики, администрации, фортификации;

е) хотя бы самые общие сведения об устройстве и организации военных флотов, что необходимо при разведке неприятельских портов».

Со свойственными ему практицизмом и предусмотрительностью капитан Свирчевский спланировал для курсантов старших классов школы летнюю языковую стажировку в Японии. После же окончания обучения выпускники на два-три месяца должны были прикомандировываться к штабу округа, где после нового этапа отбора лучшие направлялись бы в войска для подготовки к поступлению в военные училища и дальнейшей службе в разведывательных отделах штабов, а затем им следовало «отправляться по одиночке для выполнения служебного поручения», то есть в служебную командировку в качестве нелегалов на срок не менее четырех-пяти лет. Не забыты оказались и интересы «крыши» – двоечников надлежало откомандировать в МИД: признанные неспособными «для выполнения задач тайного разведывания могут, дабы не терять их для пользы службы, могут назначаться в распоряжение наших консулов Дальнего Востока».

Глядя сегодня на эти поистине наполеоновские планы, задумываешься: если бы то, что так скрупулезно прописал на бумаге капитан Ипполит Свирчевский, было бы претворено в жизнь, может, и судьбы мира тогда сложились по-иному? Вообразите: армия русских сирот-шпионов, вооруженных опытом Русско-японской войны и воспитанных «в духе исключительного признания интересов своей нации и готовности применить все средства». Они могли бы стать страшной силой на азиатских полях брани. Сотни, да пусть хоть десятки высокопрофессиональных агентов-нелегалов в Токио, Иокогаме, Кобэ, Шанхае, Урге, Пекине, Дайрене, Циндао, год за годом непрерывно отсылающие шифровки в Центр. Представляете эту фантастическую картину, что в страшном сне не приснилась бы никакому ниндзя из Ига?

Однако… в армии так часто бывает: капитаны предполагают, а генералы располагают. До сих пор мы можем только гадать о том, насколько предложение Свирчевского повлияло на схему дальнейшего развития отечественной разведки на Дальнем Востоке. Известно, что в предложенном виде его реализовать не удалось – «в силу недостатка ассигнований и должной настойчивости со стороны штаба округа». И все же идея эта не канула в Лету.

В конце 1906 года по инициативе начальника Заамурского округа для обучения японскому языку в Токио были отправлены восемь русских подростков{68}. Никакой специальной школы для них, да тем более с детским садом, устроить не удалось, но уже почти полвека живший в Японии первый православный миссионер в этой стране архиепископ Николай Японский пошел навстречу военным. Владыка Николай не как разведчик, а как японовед-практик на протяжении нескольких лет предупреждал Петербург о росте милитаристских настроений в Токио и о том, что японцы полны решимости воевать за Корею. Время показало, что он был прав. Когда же война началась, он отказался покидать японскую столицу. Ему грозили смертью разъяренные японские националисты, которых в то время поддерживала значительная часть японского общества, но покинуть паству ее духовный отец счел невозможным. Разделить тяготы и лишения нахождения в стране врага Николаю пришлось с двумя русскими учениками православной семинарии, основанной им при русской духовной миссии в Токио еще в 1879 году. Ехать сиротам было особо некуда. Лишь после войны юноши вернулись на родину и стали военными переводчиками, а глава миссии согласился взять на их место смену – сразу восьмерых «казачат». Кроме того, архиепископ Николай, вошедший позже в историю как святой равноапостольный Николай Японский, прекрасно знал, что сами японцы отнюдь не гнушаются обучением в семинарии ради достижения единственной цели – изучения русского языка. Впоследствии это знание становилось рабочим инструментом настоящих синоби: некоторые выпускники семинарии выбрали местом службы разведку, контрразведку и полицию Великой Японии. Для истинного миссионера, коим, без сомнения, являлся Николай Японский, такое положение выглядело неправильным, несправедливым, кощунственным и, по возможности, требующим если не исправления, то хотя бы уравновешивания ситуации.

Юный Василий Ощепков не вошел в состав той первой восьмерки. Он появился в Токио позже, 31 августа 1907 года, но место среди семинаристов занял заметное. Прежде всего, он блестяще освоил японский язык, методы изучения которого в семинарии были достойны школы Свирчевского. Русским ученикам дозволялось разговаривать на родном языке только на первом году обучения, пока они осваивались, привыкали и учили новую лексику, а со второго – уже ни-ни, ни слова по-русски даже друг другу, даже в свободное время. Это, как и строжайшую дисциплину, которой могло бы позавидовать военное училище, и аскетическую обстановку семинарии выдерживали примерно трое из десяти поступивших. Василий не просто сдюжил. Он показал себя с лучшей стороны как ученик. В его «Свидетельстве об окончании семинарии», выданном 23 июня 1913 года, сплошь хорошие и отличные оценки, а среди шестнадцати предметов 11, если так можно выразиться, «японистических», таких как «перевод японских газет» или «чтение японских писем». Не будет преувеличением сказать, что он стал одним из первых отечественных японоведов-практиков, получивших к тому же отличную лингвистическую подготовку непосредственно в Японии. И хотя в семинарии не учили хождению по потолку, метанию сюрикэнов или приготовлению ядов, физическая подготовка в жизни семинаристов занимала важное место, а назвать ее легкой никому не пришло бы в голову.

Николай Японский строил обучение по утвержденной в Японии с 1908 года программе, где занятия дзюдо были частью дополнительного физического воспитания в японских школах. Решение о включении дзюдо в программу принималось на местах, и лично глава миссии был убежден в необходимости таких занятий. В семинарии ребят тренировал один из инструкторов Кодокан – главного дзюдоистского додзё, уже знакомого нам: это спортивная alma mater Ясиро Рокуро, Хиросэ Такэо, отчасти и Утида Рёхэй.

«В 1 час пополудни семинаристы пригласили посмотреть их успехи в “дзюудоо” (или дзюудзюцу) – борьбе, которая преподается им приглашенным для того учителем, в гигиенических видах, как и гимнастика. Боролись сначала русские ученики, потом японские. Для зрителей мало занимательного, но для них очень полезно; действительно, такое упражнение для всех членов тела, что лучше быть не может. И есть приемы замечательные; например, один был задушен на несколько минут противником через стискивание живота ногами, точно клещами; но это не опасно; задушенного слегка поколотят по спине, и он оправляется»{69}. На «мало занимательные» тренировки как-то раз заехали посмотреть генералы из русской разведки, инспектировавшие Дальний Восток, и военный атташат в Японии. Больше показать в семинарии им было нечего, но вряд ли они остались недовольны: повальная мода на джиу-джицу уже охватила Европу и Россию.

Зал «Монах»

Экспонат № 15

Страница из Сэймонтё — «Тетради принесения клятвы»