Книга Су́чки. Секс, эволюция и феминизм в жизни самок животных - Люси Кук

сил, далеко выходящих за рамки банального «выживания наиболее приспособленных». Эти силы заставляют эволюцию создавать головокружительные вариации, которые так волновали Дарвина в «Происхождении человека».

Спасение пришло спустя целое столетие в виде микроскопического пениса, по форме напоминающего щетку. Шел 1979 год, и Джонатан Вааге, энтомолог из Университета Брауна, незаметно опубликовал емкие наблюдения о способностях пениса равнокрылой стрекозы не доставлять сперму, а забирать ее. Вааге продемонстрировал, что ряды жестких, обращенных назад волосков на кончике фаллоса позволяют самцу очищать репродуктивный тракт самки, удаляя любую задержавшуюся сперму, оставленную другими самцами, которая могла бы конкурировать с его собственной.[27]

С этого крошечного многофункционального пениса началась революция. Дарвин предполагал, что соревнование самцов заканчивается, как только один из них заполучил самку. Но открытие Вааге показало, что сперматозоиды продолжают конкурировать еще долго после того, как самец завоевал свою пару. Это выдвинуло гениталии на передний план полового отбора и вызвало к ним более пристальный интерес. Внезапно фаллическое разнообразие стало «одной из величайших загадок эволюционной биологии».

Последовала лихорадка теоретизирования, такая же изобретательная, как и рассматриваемые кончики пенисов. Пенисы самцов эволюционировали, чтобы способствовать разделению видов. Они действуют как уникальные ключи к замкам самок и делают гибридизацию невозможной. Или же это потребовалось для борьбы с другими самцами, чтобы уцепиться за самку, продлить спаривание и дать сперме больше шансов на оплодотворение. Сложность полового члена указывала на пригодность его владельца – чем больше, тем лучше – или на то, сколько паразитов он мог на себе переносить. Возможно, они даже функционировали как доморощенные мясистые французские презервативы, чтобы стимулировать самку к выработке яйцеклеток. Исследователи вступили в жаркие дебаты о том, какие именно избирательные силы – конкуренция сперматозоидов, выбор самки или половой конфликт – были основными движущими силами этого разнообразия.

Дело об исчезнувших вагинах

В этой золотой эре размышлений о гениталиях не хватало одной вещи. Наука собрала обширную литературу по вариациям полового члена с замысловатыми рисунками и исчерпывающими описаниями, часть из которых датируется более чем столетием назад. Тем не менее, когда дело дошло до половых органов у самок, там практически ничего не удалось обнаружить. Однако эта зияющая дыра в исследованиях гениталий не вызывала особого беспокойства. Общее мнение заключалось в том, что гениталии у самок были немногим больше, чем трубки, в которые поступает эякулят самцов, – пассивные, неизменные, не имеющие причин влиять на эволюцию, как и их владелицы.

«Предполагалось, что самки не столь изменчивы и что у них не происходит ничего интересного», – сказала мне доктор Патриция Бреннан.

Без доказательств, свидетельствующих об обратном, этот пробел в данных стал предсказанием, воплотившимся в жизнь, – все гениталии самок считались одинаковыми, потому что не было никакой информации, указывающей на обратное.

Так было до тех пор, пока Бреннан не присоединилась к группе по изучению гениталий и не стала первым человеком, который спросил: «А что насчет влагалищ?» Бреннан поставила себе академическую задачу: задокументировать у самок вместилище всего этого впечатляющего разнообразия пенисов и использовать для решения величайших загадок эволюции. Описанные как «научно неудержимые» уважаемым эволюционным орнитологом Ричардом О. Прэмом, ее научным руководителем в Йельском университете, результаты Бреннан изменили научное мышление и превратили самку из пассивной жертвы в активного вершителя собственной эволюционной судьбы.

Бреннан – доцент эволюционной биологии в Массачусетском университете, а ее лаборатория находится в колледже Маунт-Холиок, одном из самых уважаемых женских колледжей в США. Я посетила его в дождливый день в конце октября. Было время перерыва, и группы молодых женщин сновали между красивыми зданиями из красного кирпича, старинными по американским меркам. Бреннан, побеспокоившись о том, чтобы я не замерзла, встретила меня на парковке с огромным зонтом и сияющей улыбкой. В голосе и непринужденном стиле этой миниатюрной колумбийской эмигрантки чувствовались боготанские корни, а ряд тыкв на Хэллоуин, выстроенных перед ее лабораторией, намекал на ее тонкое чувство юмора. Она поручила резьбу по тыквам своим ученикам, но сказала вырезать не лица, а набор вагин животных, чтобы другие ученики могли их идентифицировать.

Гениталии самок на овощах – лишь один из способов, которым Бреннан придает влагалищам столь необходимый новый имидж. Она возвращает ныне скрытым, «неинтересным» и даже постыдным органам их законную научную выдающуюся роль. Бреннан использует слово на «в» с непринужденной откровенностью и считает, что общий дискомфорт, связанный с сексом, вызван пробелами в знаниях. Дискомфорт, который она явно не разделяет.

«У всех нас имеются научные предубеждения. Но я женщина, и у меня есть влагалище, поэтому мне интересно, как выглядят влагалища», – сказала она мне со свойственной ей прямотой.

Как и у бесчисленного множества других до нее, генитальное любопытство у Бреннан изначально было возбуждено половыми органами самцов. Это было в начале нулевых, она была в тропических лесах Коста-Рики и занималась своей докторской диссертацией по тинаму – древней птице джунглей, напоминающей гигантского серого цыпленка с крошечной головой. Бреннан случайно застала это знаменитое застенчивое существо на месте преступления и была потрясена, став свидетелем жесткого союза, когда самец, по-видимому, насиловал самку. Когда пара расцепилась, Бреннан заметила что-то похожее на открывашку для вина, свисающую сзади у самца. Сначала она подумала, что это паразит. Затем она заметила, как самец втягивает этого кудрявого червяка назад, и предположила, что это, возможно, его пенис.

«Я даже не знала, что у птиц есть пенисы», – сказала она мне.

Это отнюдь не проявление наивности со стороны подающего надежды корнеллского орнитолога: у большинства птиц нет пенисов. Как мы уже выяснили с певчими птицами в третьей главе, птичье совокупление обычно происходит с использованием многофункционального унисекс-отверстия, называемого клоакой. Самец и самка на мгновение касаются клоак друг друга в так называемом «клоакальном поцелуе» – термин, который теряет свое очарование, когда вы узнаете, что «клоака» происходит от латинского слова, означающего «канализация».

«Клоакальный поцелуй» всегда казался мне довольно примитивным действом по сравнению с более знакомой проникающей системой, но среди птиц он на самом деле развился совсем недавно. Содружество птиц, которые противостоят этой тенденции, имея секретный пенис, находящийся у входа в их клоаку и проявляющийся только во время спаривания, составляет всего 3 % от птиц всех видов. К тинаму в этом эксклюзивном клубе присоединяются эму, страусы, утки, гуси и лебеди. Их объединяет то, что все они происходят от древних птичьих родов. Считается, что динозавровые предки птиц использовали аналогичную проникающую систему,[28] но примерно 66–70 миллионов лет назад неоавы, к которым относится более 95 % птиц в мире, каким-то образом лишились своего пениса.

Как минимум это кажется довольно беспечным, но у