Книга Аншлюс. Как нацисты лишили Австрию независимости - Александр Север

прямо противоположным.

Попытка прервать рассуждения вождя Третьего рейха привела его в бешенство.

— Вы что, мне не верите?! — кричал Адольф Гитлер. — Я вас раздавлю. Я — величайший вождь, которого когда-либо имела Германия. На мою долю выпало создание великой германской империи с 80 миллионами населения. Я преодолел гораздо большие трудности! И вы хотите меня остановить? Моя армия, мои самолеты, мои танки ждут только моего приказа!

Внимательно поглядывая на Курта фон Шушнига, чтобы угадать, какое впечатление произвели его слова, Адольф Гитлер добавил как бы ненароком:

— Если Муссолини захочет вам помочь, чего он, впрочем, не сделает, то мы двинем стотысячную армию, которая не только отбросит итальянцев за Бреннер, но и погонит их до самого Неаполя[130].

Присутствующий при этой беседе Риббентроп, когда на несколько минут вышел из кабинета, признался начальнику Верховного командование Вермахта Вильгельму Кейтелю, описывая то, что происходило за закрытыми дверьми:

«Мне действительно его жалко. Он стоит там перед фюрером, как нашкодивший студент, вытянув руки по швам, и только повторяет: так точно»[131].

Сохранились воспоминания и другого нацистского функционера — австрийца Фридриха Райнера. Не известно, присутствовал ли он при этой встрече или обо всем ему рассказали потом «старшие товарищи». В 1942 году, занимая пост гауляйтера австрийской земли Каринтии, чиновник красочно описал в речи перед руководителями своей области («гау»), до какого плачевного состояния Адольф Гитлер довел Курта фон Шушнига:

«Тогдашнее состояние Шушнига вообще трудно себе представить. Фюрер толкал его, дергал, кричал на него. Шушниг был заядлым курильщиком. Мы знали о нем буквально все, вплоть до интимных подробностей, знали стиль его жизни, знали, что он выкуривает 50 сигарет в день. Поэтому фюрер запретил ему курить. Риббентроп сказал мне, что он даже пожалел Шушнига»[132].

Сам Шушниг после окончания «экзекуции» записал всю беседу. Вот текст этого документа:

«Шушниг: Эта прекрасно расположенная комната уже, наверное, была местом многих важных переговоров, не так ли, господин канцлер?

Гитлер: Да, здесь созревают мои мысли. Но ведь мы собрались сейчас здесь не для того, чтобы поговорить о великолепном виде или о погоде.

Шушниг: Прежде всего я хотел бы Вас поблагодарить, господин канцлер, за то, что Вы дали мне возможность вести эти переговоры. И в первую очередь я желаю заверить Вас в том, что мы очень серьезно относимся к нашему договору от июля 1936 года. Мы сделали все в подтверждение того, что мы проводим германскую политику, верную духу и букве договора.

Гитлер: Так, следовательно, Вы называете это германской политикой, господин Шушниг? Я могу вам только сказать, что так дальше не пойдет. У меня историческая миссия, и я ее выполню, потому что меня на это наметило провидение. Меня окружает любовь народа. Я где угодно и когда угодно могу ходить и гулять среди народа без сопровождения.

Шушниг: Я охотно Вам верю, господин канцлер.

Гитлер: По крайней мере, я с точно таким же, если не с большим, правом мог бы называться австрийцем, чем Вы, господин Шушниг! Попытайтесь как-нибудь устроить в Австрии свободней референдум, на ко тором мы оба были бы кандидатами. Тогда бы Вы кое-что увидели!

Шушниг: Ну да, если это было бы возможно. Но и Вы тоже хорошо знаете, господин канцлер, что это совершенно невозможно.

Гитлер: Это говорите Вы, господин Шушниг! Но я Вам скажу, что решу весь этот австрийский вопрос так или иначе! Стоит мне только дать приказ и весь смехотворный эксперимент там, на границе, развалится за одну ночь. Не думаете же Вы, что сможете меня задержать хотя бы на полчаса Кто знает, может быть, завтра к рассвету я уже буду в Вене. Как весенняя гроза! Тогда Вы кое-что испытаете!

Шушниг: из этого, господин канцлер, хотим мы этого или не хотим, вышло бы кровопролитие. Мы не одиноки, не предоставлены самим себе в мире. Таким образом, это совершенно точно означало бы войну.

Гитлер: Очень легко говорить об этом сейчас, здесь, когда мы оба сидим в клубных креслах. Весь мир должен знать, что для великой державы просто невыносимо, если какая-нибудь граничащая с нею маленькая страна думает, что может ее провоцировать. И теперь я хочу еще раз Вам дать шанс, господин Шушниг. Или мы приходим к соглашению, или все идет своим чередом. Тогда увидим, что будет. Хорошо подумайте, господин Шушниг. Я могу ждать только сегодня, до вечера. Прошу понять меня буквально, как я говорю. Я не занимаюсь блефом.

Шушниг: Каковы Ваши конкретные пожелания, господин канцлер?

Гитлер: Об этом мы поговорим вечером»[133].

Во время этой необычной беседы в соседней комнате сидели в полевых мундирах, ожидая вызова, Кейтель, фон Рейхенау и командующий авиационным округом из Мюнхена. Из кабинета доносился лишь раздраженный голос Адольфа Гитлера. Затем переговоры были прерваны на обед[134].

Перед вечерней встречей Риббентроп и Папен вручают Курту фон Шушнигу и Гвидо Шмидту отпечатанный на машинке проект соглашения. В нем содержатся очень жесткие требования. Например, австрийское правительство обязуется передать портфель министра внутренних дел с неограниченной полицейской властью австрийскому национал-социалисту Артуру Зейсс-Инкварту. Выпустить на свободу всех арестованных национал-социалистов, включая осужденных за убийство Дольфуса. Шушниг должен принять австрийских национал-социалистов в свою партию, в «Отечественный фронт».

Перед тем как снова начать переговоры, Франц фон Папен сообщает Гвидо Шмидту, что в проекте, который сформулировал сам Адольф Гитлер, изменять ничего нельзя. Нужно принять его так, как он есть. После этих вводных слов Адольф Гитлер вечером снова велит позвать Шушнига к себе. Вот как протекает их беседа:

«Гитлер: Я решил, господин Шушниг, сделать последнюю попытку. Здесь проект. Я не веду переговоров. Торг здесь неуместен. В этом тексте я не изменю даже запятой. Или Вы подпишете, или все дальнейшее излишне. В этом случае я приму решение за ночь.

Шушниг: В данном положении я не могу сделать иного, кроме как принять это к сведению. Я склонен и к тому, чтобы подписать. Я только обращаю Ваше внимание на то, что, согласно конституции нашей страны, членов правительства назначает глава государства. Амнистия также входит в круг его прав. Следовательно, моя подпись означает лишь, что я обязуюсь выполнить представление. Поэтому я не могу также взять на себя ответственность за соблюдение предписанном срока — трех дней.

Гитлер: но Вы должны ее взять ее на себя.

Шушниг: Я не могу ее взять на себя».

Фюрер приходит в ярость. Он вскакивает со своего места, ходит взад и вперед по комнате, затем подходит к двери и кричит: