Книга Анестезиолог. Пока ты спал - Александр Евгеньевич Иванов

Изольда-Мария.

Черт знает, в нашей местности каких только имен не встретишь, намешано всяких кровей. Никого не удивит, если у человек написано в паспорте «Гога Матросович», или кто-то представится Богиней, с необычным отчеством: Конфетовна. Кстати, Конфетовичей встречалось около десятка, всякие Давиды, Ярославны и Арнольды. Их папа, Конфета или Конфет, черт их разберет, никогда сам в больницу не попадал. Это понятно, Конфете некогда болеть, он размножается.

– Бабуля, а ты откуда?

– Я из Раппало.

– Это чего, в Италии что ли?

– В Италии, бля, в Италии.

– Знаешь, бабушка, полежи-ка ты еще, вспоминай, где живешь. Вспомнишь – отпустим.

Собираюсь уходить, беседа утомляет. Бабушка в крик:

– Ты куда? Серега! А воды ты не принесешь, баню пора топить. Я спасибо скажу.

За ширмой, разбуженный делирик, действительно носивший имя Серега, конкретно формулирует отказ:

– Пошла ты на х…, манда старая, дай спать!

– Это ты, Серега?

– Ну я.

– Так принеси воды.

– Пошла на х…

Ладно, пусть беседуют. Тут я лишний, я не Серега. Беру бабкину историю. Неизвестная, на вид – 70. Доставлена «Скорой помощью», направление, запись терапевта. Скупо. Вклеен маленький листок, переписаны бабкины вещи. Одежда, сумка, документов нет, деньги: более чем приличная сумма в евро, несколько тысяч, сотня долларов США, 48 тысяч рублей… Да… Напрасно Серега воды не принес, бабка реально могла бы сказать спасибо. Черт, а вдруг она действительно из Италии, эта Изольда-Мария? Может быть, потянуло на родину, в баньку? Чего не бывает, может, и правда, гражданка Евросоюза. Тут не нарваться бы на скандал, пока старушка безумствовала, на свободу рвалась, ее связали крепко, следы от веревок наверняка останутся. Найдутся правозащитники, поборники европейских ценностей, борцы за права человека. А у нас главный закон во всех реанимационных отделениях страны – как только человек начинает вспоминать о своих правах, его надо связывать. Пусть это даже право сходить в туалет, право на свободу мочеиспускания, в унитаз, а не с помощью мочевого катетера. Это не чухонцы, которые тут частенько приезжают к своей родне. И к нам их попадает много. С ними проще, они привыкли. А помнится, из-за одного пьяного гражданина Германии по имени Арон, проблемы были. Жаловался, что на руках остались следы наручников. Но, к счастью, сохранилась видеозапись, как он в своем безумии бегал за дежурным врачом в приемном отделении, пытаясь достать штативом от капельницы. Надо бы выяснить бабкино гражданство.

Бабка, получив от Сереги отказ топить баню, замолчала. Хорошо, в больнице есть база данных страховых компаний. Попробуем на удачу, по имени, имя довольно редкое. Слава богу, нашел. Есть такая, только на счет Италии бабанька погорячилась, живет она у нас, в Рапполово. Вот откуда только у нее с собой столько денег? Ну это меня не касается, главное – бабушка наша, главное – страховой полис есть. Страховая компания госпитализацию оплатит. Начмед будет спокоен.

Мои гастарбайтеры

Удивительно, как восточные люди даже писать умудряются с акцентом. Вместо стандартно-протокольного описания обстоятельства травмы: «Избит неизвестными», пишет в истории болезни: «Вчера били его».

Тонкая грань отделяет человека от безумия. Вчера мне показалось, что я эту грань уже переступил.

Кадровый голод. Как всякая уважающая себя контора используем труд гастарбайтеров. Взяли на работу одного гражданина Узбекистана. Так и не запомнил его имени. Человек с интересной биографией. Родом из Ферганы, учился в Ташкенте. Служил еще в советской армии. Последнее место работы в каком-то отдаленном поселке оленеводов в республике Саха. Документы в порядке, диплом, разрешение на работу. Кроме основной специальности – хирург, имеет еще сертификат анестезиолога и терапевта. Универсал. Узбек-оленевод. Плохо говорит по-русски, но водку пить с ним никто не собирался.

С утра решается один из основных вопросов: кто идет в операционную? Обычно, решение принимается с помощью монетки, желающих торчать весь день в оперблоке мало. Но узбек вызвался сам:

– Я работал много, я умей наркос давать, я могу ити.

Думаю, хер с тобой, не я тебя брал на работу, не мне отвечать. Пока он чего-то творил в операционной под присмотром анастезистки, я сидел в оперблоке, пил чай с сестрами. Но вроде узбек с индукцией наркоза справился, больной заснул, и я ушел к себе. Операция шла пять часов, кишечная непроходимость, резекция тонкой кишки. Привозит спящего больного в реанимацию, отдает мне. Мужик дремлет, пока еще на искусственной вентиляции легких. Ставлю на аппарате параметры, частота, поддержка, смотрю – объем выдоха нормальный. Больной начинает просыпаться, перевожу в спонтанный режим, на самостоятельное дыхание. Вдруг мужик открывает глаза и говорит:

– Слушайте, мне трубка мешает, пожалуйста, уберите.

Голос глуховат, но слова произносит четко. Увидев говорящего, ну, например, кота, я бы удивился меньше. Говорящих котов я в прошлом видал, эко диво, но накануне я не пил. Выхожу из палаты и в коридоре встречаю одного из врачей. Он задержался после дежурства по причине наличия на отделении гостя по имени Джонни Уокер.

– Слушай, там человек на трубе, на ИВЛ, разговаривает. Посмотри, может, чего со мной.

Доктор смотрит на меня с сочувствием, типа закусывать надо, но со мной идет. Убеждается, что больной на ИВЛ и действительно разговаривает. Трубка № 9. Манжетка надута, видно. Доктор произносит слово «охуеть» и бежит в ординаторскую допивать виски. Спрашиваю у мужика, мешает ли трубка? Да, говорит, мешает. Вытаскиваю.

Как мужик выжил, умудрился не аспирировать все свое дерьмо при наличии кишечного зонда Эбота, я не понял. Конец трубки был в ротовой полости, а манжета раздута так, что стала размером с кулак и затампонировала мужику всю глотку. Почему она не лопнула – не понятно. Спасло чудо. Очень эластичная манжета у трубок китайской фирмы «Суюн». Подходящее название для фирмы, производящей трубки, зонды, катетеры и прочие предметы, что засовываются внутрь организмов. Кричу, где этот мудак?

Прибегает узбек. Смотрит на извлеченную трубку. Оправдывается:

– Я кишка нос соваль, из нос тек каль. Каль тек, я чистиль, чистиль, трубка выпаль, я ставиль трубка на место.

– Молодец, хорошо, а теперь ты идешь на хуй и можешь жаловаться, работать здесь ты больше не будешь. И не надо меня обвинять в нелюбви к узбекам.

* * *

На операционном столе товарищ из Средней Азии. Налаживаем вербальный контакт:

– По-русски говорим?

– Русский, да, говорим.

– Что болит?

– Болит… (показывает на низ живота, в область аппендикса).

Черт, живот весь в следах от чесотки.

– Какая п…а его сюда притащила!? Почему в приемном не обработали? Сам-то ты давно чешешься?

Молчит, похоже не понимает.

– Где чешешься?

– Болит… Показывает на низ живота.

– Ну там болит, а