Книга Фактор кролика - Антти Туомайнен

же снова стала серьезной:

— Должна признаться, что меня еще никто никогда вот так не приглашал на свидание.

— Как — вот так? — спросил я.

— Интересуясь, есть ли у меня время… Все нормально. Моя дочь проводит каникулы со своей кузиной. Я с радостью еще немного поговорю об искусстве.

8

— Я уже решила, что стану известной художницей. Это было ясно, но я еще не нашла свой стиль, — сказала Лаура. — В конце концов мне было всего восемнадцать. Я имею в виду, что я еще даже не представляла себе, что может быть моим собственным стилем и где его искать. А потом я поехала в Лондон и пошла на выставку Элен Франкенталер. Это открыло мне глаза. Но еще больше мне помогло то, что во время той поездки я увидела классические работы, каждая из которых уникальна и важна по-своему. Кассат, Тёрнер, Писсарро, Сислей, Дега и, разумеется, Моне. Все всегда только и говорят, что о Моне, даже ты, и это правильно. Но мой личный фаворит — это Писсарро. Кто еще мог так поймать мгновенный свет и превратить обычный миг в нечто вечное и прекрасное? В Британской галерее Тейта и в галерее «Тейт-Модерн» я видела работы Поллака, Хокни, Ротко. А потом там была выставка Франкенталер. Во время той же поездки я посетила Галерею Бельведер в Вене, где хранятся работы Климта. Даже «Поцелуй».

Я не совсем понимал, о чем говорит Лаура Хеланто, но мне нравилось ее слушать. Разумеется, я понимал, что она говорит об искусстве, но имена, которые она перечисляла, для меня были пустым звуком. Мы сидели в пабе в Кайсаниеми. Когда мы вышли из «Атенеума», уже стемнело. Сначала дождь едва моросил, но, пока мы спускались по ступенькам, полил сильнее. Сейчас на тротуаре за окном танцевали тысячи капель. Пространство между землей и небом было заполнено водой. Время от времени вспышками гигантского фотоаппарата загорались молнии. Гроза ходила прямо над нами. На столе горела свеча. В обычных обстоятельствах я решил бы, что это совершенно лишнее — как с точки зрения интенсивности освещения, так и с точки зрения функционального использования помещения. Что этот непременный атрибут обстановки огромного количества пабов служит единственной цели — создать определенную атмосферу и повысить продажи. Теперь я думал, что мягкий дрожащий свет свечи отлично гармонирует с присутствием Лауры Хеланто, такой жизнерадостной и привлекательной со своими буйными кудрями и сине-зелеными глазами. Мне нравилось отражение пламени в ее очках и его мягкое мерцание.

— А что насчет тебя?

— В искусстве я новичок, — сказал я. — Охотно это признаю.

— Я имею в виду вообще, — сказала Лаура. — Почему ты стал… Как это называется?

— Актуарий, — ответил я и коротко объяснил, что влюблен в математику и по-прежнему верю, что математика — это главное дело моей жизни. Потом я рассказал, почему ушел со своей работы. Вспомнил о своем беспорядочном детстве, в котором математика была единственным источником уюта и спасения. Наконец, признался, что считаю нечестным и несправедливым то, как со мной обошлись на прежней работе.

Лаура посмотрела на дождь и перевела взгляд на меня.

— Ты очень открытый, — сказала она.

— Но все так и было, — сказал я.

— Я имею в виду, что большинство людей не рассказывают о себе так откровенно на первом… на первой встрече.

— Насчет этого не знаю, — сказал я. — Я нечасто бывал в такой ситуации. Другие люди мало меня интересуют. Но ты меня интересуешь. В музее я слушал каждое твое слово и мог бы слушать тебя хоть целый день. Твои фрески, твои картины — или эскизы? — я могу смотреть на них часами. Я думаю, что ты потрясающая.

Я сразу понял, что говорил дольше, чем хотел, и сказал больше, чем планировал. Мерцание свечи, глаза Лауры, ее запах, Моне, другие картины… Мои мысли метались в новых и странных направлениях, но это было приятно. Я чувствовал себя примерно как человек, сначала прыгнувший в воду, а потом решивший пойти поплавать.

Лаура Хеланто улыбнулась, но ее улыбка почти мгновенно исчезла, как будто она неожиданно что-то вспомнила. На ее лице появилось серьезное, почти грустное выражение.

— Насчет этого не знаю. Но спасибо за хорошие слова.

Она замолчала. Мы пили свое пиво. За окном снова вспыхнула молния. Мы оба посмотрели на небо. Я перевел глаза на Лауру. Да, она выглядела печальной.

— Тебя что-то беспокоит?

Лаура вернулась на землю. Помотала головой и улыбнулась.

— Я ведь могу быть с тобой честной?

— Полагаю, это самое лучшее. Некоторые говорят, что честность бывает грубой, но я думаю, что ее плюсы значительно перевешивают возможные минусы. Не знаю точных цифр, но по своему опыту могу сказать, что вероятность нарваться на оскорбление составляет не больше десяти процентов. Это значит, что честность имеет девяносто процентов шансов на успех. Это отличное соотношение.

— У тебя… У тебя и правда есть свой стиль, — сказала она и, кажется, слегка улыбнулась.

— Это хорошо или плохо? — спросил я. — Мне в самом деле интересно.

— Это хорошо, — сказала Лаура.

Я молчал, чувствуя, что она хочет продолжить. Она поставила локти на стол.

— Ты производишь впечатление честного человека, заслуживающего доверия. Ты говоришь что думаешь. Держишь свое слово. Не знаю, ты сам представляешь, какая это редкость? Ты никем не прикидываешься.

— Я…

— Ты актуарий, — сказала она. — Да, я знаю. Я имею в виду, ты не такой, как другие. И это хорошо. И неважно, что ты выглядишь немного забавно. В своем стиле. Это плюс. Всегда в костюме и при галстуке. Даже в музее. Превосходно. Но я сказала слишком много. Слишком слишком много. Сегодня был длинный день. Я рано встала. Потом Моне. А теперь еще это пиво. Меня мучила такая жажда, что я, кажется, выпила его слишком быстро. Не знаю. Я немножко…

Лаура не договорила. Я немного подождал.

— Что-то тебя беспокоит, — сказал я.

Лаура откинулась на спинку кресла.

— Похоже, ты от меня не отцепишься, — сказала она.

— Не отцеплюсь, — сказал я.

Лаура покачала головой. Улыбнулась. Другой улыбкой. Не такой радостной.

— Муралы, — после паузы произнесла она.

— Мы же договорились о бюджете и графике. Тебе нужно только их написать.

Небо снова вспыхнуло. Я думал, что сильнее дождь припустить