Книга Фонарщик - Энтони О'Нил

— Только пар и темную тень. Клянусь, это правда, ради всего святого!

Гроувс поворчал:

— В прачечной вы говорили мне, что до моего прихода спали.

— Это не совсем правда, — призналась она. — Но вы должны верить мне теперь!

И на какой-то момент Гроувс почти поверил — конечно, ее раскаяние прибавляло ему сил, — но все-таки отмахнулся, равнодушно вздохнув.

— Все это прекрасно, — сказал он, опустив руки и убрав их за спину. — То вы — пустая балаболка, которой почти нечего сказать, то призываете всех святых и стоите белее снега, Так что же, милочка? Покажите ваше истинное лицо, чтобы я поверил вам.

Эвелина сокрушенно покачала головой:

— Я очень расстроилась, что вы мне не поверили, — вот вам правда. А мне было так трудно прийти сюда и все рассказать.

Он засопел.

— Трудно? Почему же трудно говорить правду?

— Для этого нужно возвращаться в прошлое.

— В ваши сны?

— Вообще в прошлое.

Гроувс двинулся в сторону, и луч фонарного света ударил ей в лицо как кинжал. Она вздрогнула и отпрянула в его безопасную тень.

— Скажите-ка, когда вы родились? — спросил он, вспомнив о своей неудаче в архиве.

— Я не помню.

— Вам должны были сказать.

— Часть моей жизни… не ясна.

— Кто был ваш отец? Ваша мать? В ней шла какая-то борьба.

— Я не помню. Но…

— Откуда фамилия Тодд?

— Кто-то… кто-то мне сказал, что это моя фамилия. Но пожалуйста…

— Кто?

Она пожала плечами и выдавила:

— Кто-то… в сиротском приюте.

Сиротский приют. Гроувс почувствовал, как его мускулы опять напряглись.

— Вы из сиротского приюта?

Она смущенно взглянула на него:

— Да… Кажется, да.

Гроувс не выдал себя.

— Из какого?

— Это был приют в Фа… Фаунтенбридже. Но прошу вас, это не…

— Пансион для неимущих девиц в Фаунтенбридже?

Гроувс знал о нем еще по тем временам, когда совершал обходы, — отвратительное черное здание, таинственно сгоревшее в конце 1860-х годов.

— Да, но…

— Когда вы там жили?

Она заметалась.

— Моя… моя семья забрала меня.

— Какая семья? Вы говорили, что сирота.

— Моя семья.

Он видел, что она виляет или опять врет; слегка приподнялся на мысках и снова опустился на пятки.

— Вы никогда не говорите правду, сударыня?

— Я не лгу, — сказала она.

— Когда вы вернулись в Эдинбург?

— Два года назад.

— Почему?

— Мне казалось, так нужно.

— Почему?

Он почти загнал ее в угол.

— Это моя родина.

— Что вы делали, когда вернулись?

— Делала спички. Потом мыла посуду в «Белл энд Кэндл». Но…

— А еще?

— Шила. Потом Артур Старк дал мне работу и…

— А что насчет профессора Смитона? Вы что-нибудь для него делали?

— Нет.

— Вы вообще его не знали?

— Нет.

— А полковник Маннок?

— Нет, нет.

— А смотритель маяка по имени…

— Нет! — крикнула она. Перед ним вдруг опять стояла ведьма из прачечной, она готова была вцепиться ему в волосы. — Я не знаю никакого смотрителя маяка! — сказала она сквозь зубы. — И я здесь не для этого!

Довольно долго тишину нарушало лишь тиканье часов главного констебля, которые заводились на восемь дней.

Эвелина, кажется, поняла, что сорвалась не вовремя; задрожала как лань и, извиняясь, затрясла головой.

— Я видела еще одно послание, — прошептала она, качаясь вместе со спинкой стула.

— Да? — Гроувс воспользовался этой возможностью и снова решительно скрестил руки. — И какое же?

— Другое послание.

— Французское? Мы уже…

— Нет-нет, раньше, то, о чем я говорила. Я очень постаралась и вспомнила сон.

Гроувс молчал; за дверью послышался скрип, и он понял, что после вспышки Эвелины они стали говорить гораздо тише, почти шепотом, и Прингл, несомненно, забеспокоился.

— Это ваше послание было возле тела профессора Смитона? — почти прокричал он.

Она кивнула:

— Я видела слова, нацарапанные на стене.

— На какой стене?

— На стене около тела.

— Я все осмотрел. Там не было никаких слов.

— И все-таки я утверждаю, — настаивала Эвелина, — что видела послание.

— И что же в нем было?

— Я точно не разобрала, но это латынь.

Гроувс осмелился на презрительный смешок:

— Псс! Может быть, вы сами его написали!

— Я этого не делала. — Эвелина посмотрела на него сверкающими глазами. — Это не все, — смущаясь, быстро прибавила она. — Мне кажется, я догадываюсь, кто убийца.

Гроувс колебался.

— Вот как? — сказал он, но при этом подумал: а может, эта сумасшедшая действительно сейчас откроет ему тайну.

— Я не могу сказать, что узнала его, но теперь точно знаю, что видела его раньше.

Гроувс отмел эту возможность:

— Глупости.

— Это фонарщик, — заявила она.

Гроувс мигнул.

— Кто?

Она отпустила стул.

— Фонарщик, точно.

— Фонарщик?

Она кивнула. Гроувс решил на всякий случай копнуть:

— Какой фонарщик?

Этого она не знала.

— Если вам это еще не бросилось в глаза, в Эдинбурге много фонарщиков, — заметил он.

— Не знаю, почему я так в этом уверена. — Она чуть пошатнулась, как будто ей стало дурно.

— Может быть, вам только так кажется?

— Нет, я уверена.

— И вы можете описать этого фонарщика?

— Нет.

— Вообще ничего не можете о нем сказать?

— Нет.

— Его имя? Лицо? Участок?

— Ничего, — сказала она, подняла глаза, и ее взгляд потерялся где-то у него за плечом.

Обернувшись, Гроувс увидел, что она смотрит на фонарь с Фишмаркет-клоус, и вдруг понял и с восторгом ухватился за эту мысль: ее новое откровение — спонтанная выдумка. Она опять играла с ним, а зачем, по-прежнему было неясно.